“Я не знаю, зачем… Когда, наконец, ты… Почему мы никогда не…” – имитируя спокойный голос, вторила я ему.
Иногда я всё-таки срывалась и плакала. Или бросала на пол две-три тарелки. Выпустить своё возмущение полностью я боялась – мне казалось, это может привести к непоправимым последствиям.
В моей груди постоянно жило невыносимое давление, но после скандалов оно ненадолго отступало. Бывало, что я провоцировала ссору, понимая, что после неё какое-то время будет легче жить.
Тогда я думала, что выражать эмоции – это значит громко кричать и бурно реагировать. Я не знала, как понять свои чувства, и то убегала от них, отвлекая себя различными способами, то заталкивала внутрь, то шла у них на поводу. И только позже поняла, что эмоции надо принимать. Бывает, им сложно дать название, но главное позволять себе их испытывать и говорить о них, если нужно. И о желаниях тоже. Говорить, когда мне обидно, больно, неудобно, чего-то не хочется, а чего-то наоборот, хочется и весьма.
Мне было неинтересно с друзьями мужа, но чаще всего мы проводили свободное время в их компании, я не любила боевики, но приучила себя их смотреть, потому что муж их обожал, я терпеть не могла борщ, но муж не мыслил без него своей жизни, поэтому я регулярно кромсала свёклу и морковку. Я уступала мужу почти во всём. Конечно, мы оба были в ответе за то, что происходило, но тогда я чувствовала себя беспомощной жертвой, загнанной в угол. Жертвой, в которой клокочет ярость. Ярость и беспомощность, вообще, были лейтмотивами моей жизни, начиная с ранних лет.
– Я тебя одну никуда не пущу! – завопил Андрей, когда я собралась в Индию с подругой.
Мы давно обсуждали с ней эту идею, и даже накопили достаточно денег на поездку.
– Я не одна, мы вдвоём! – возразила я ему.
– Ты что, не понимаешь, что с вами, двумя женщинами, там может случиться? – спросил он.
Я понимала, как никто другой. Но мужу про это никогда не рассказывала. Мне кажется, любая женщина может подвергнуться насилию, но есть теория, что у некоторых из нас в этом смысле перспектив гораздо больше. Возможно, он чувствовал эти мои “перспективы”.
– Ты никуда не поедешь! – крикнул он.
– Вот увидишь! – спокойно пригрозила я.
Дальше начались наши обычные препирания. Ближе к концу ссоры он почти был готов меня ударить. Вместо этого он ударил кулаком стену и что-то прорычал. Не знаю, что его остановило. В этот момент я начала медленно погружаться в вакуум и сжалась в комок, как тогда, в кустах, перед прыжком. Возможно, мужа остановили внутренние убеждения. А, возможно, он почувствовал не только мои “перспективы”, но и свои.
Эта ссора была нашей последней – через неделю мы расстались. В Индию я так и не поехала. Оставшись одна, я поняла, что мне туда никогда не хотелось – это было мечтой подруги. Она не тащила меня, приставив к рёбрам нож, но втягивала в свою мечту так искусно, что я почти приняла её за собственную.
Вспоминая обо всём этом тогда, в тёмной яме, я вдруг увидела тонкую разницу между насилием и волей, покорностью и смирением, гневом и ненавистью, жалостью и сочувствием. Я не почувствовала эту разницу, но увидела. Это было что-то вроде двери, которая внезапно открылась. Я ещё не понимала, что за ней скрывается, но уже вступила на порог. И когда я думала, что задохнусь от давления туманного светлого пятна, оно начало проваливаться сквозь меня, наполняя тело спокойствием и тёплом.
– Вшшшш… – слышу я тихий шорох и выныриваю из воспоминаний.
Непонятно, откуда этот шорох идёт. Мне кажется, горы стали ближе. Они будто надвинулись на меня, в попытке то ли обнять, то ли раздавить. Я встаю с кресла и оглядываюсь. Почему-то совсем не хочется волноваться. Спокойствие и тепло опять наполняют меня, как тогда, в “могиле”. Если этот призрачный мир решит меня уничтожить, то что я могу сделать, куда убежать?
“Куда б ты не бежала, ты везде бежишь рядом с собой”, – говорил Учитель.
В этой мудрости нет ничего оригинального, но любая мудрость – не оригинальна.
Да мне и не хочется никуда бежать. Я больше не злюсь, что пошла в музей… Как он там называется? “Музей Исследования Вакуума”? Ах, нет – “Музей Вакуумных Исследований”. Ха-ха, кажется, это название вполне оправдано! В моём настроении больше нет ни отчаяния, ни тревоги, ни лихорадочного желания выбраться. А есть… Даже не знаю, что это за чувство, но именно оно помогло мне произнести вслух, много лет спустя, слова, которых я избегала. Слова о событиях, которые я пыталась забыть и врала себе, что преуспела в этом.
Я говорю ещё раз:
– Меня изнасиловали…