“Мам, а я тоже – плод любви?” – спросила тогда Зуля, придя домой.
“Скорее, ошибка молодости”, – процедила мать сквозь зубы.
Ошибки, как известно, надо исправлять. Поэтому всё свободное время она посвящала воспитанию Зули.
“Не смотри по сторонам, ешь быстрей, собирайся быстрей! – раздавала она команды. – На свете нет никого хуже капуш!”
Зуля не любила лук и всегда выковыривала его из тарелки.
“Вот посадят тебя в тюрьму и сразу там научат есть всё подряд, а не ковыряться!” – злобно фыркала мать.
“Мам, ну за что меня в тюрьму посадят?” – спрашивала Зуля.
“Найдут за что! – парировала мать. – Жуй быстрей!”
Но Зуля не могла быстрей. Ей на всё было нужно время – её время.
Одними замечаниями дело не обходилось – мать жестоко наказывала её за любые, даже мелкие, провинности. Она плевала ей в лицо с криком: “Ничтожество!”, рвала на ней волосы, била её прыгалками (ремня у неё не было) и иногда ногами, а когда Зуля вошла в подростковый возраст, то часто вздыхала: “Господи, какая ж ты страшная!”
На её похороны Зуля не поехала.
“Приезжай попрощаться”, – позвонила ей соседка матери, когда та слегла и стало ясно, что дни её сочтены.
Зуля никому не рассказывала, что ей довелось пережить. И, войдя во взрослую жизнь, поспешила уехать в другой город.
“Не могу, у меня много работы”, – ответила Зуля.
Раньше она мечтала, что мать умрёт, и даже представляла, как именно это произойдёт – подобные фантазии наполняли её чувством торжества и праведной мести, но сейчас всё было по-настоящему, и Зуля не знала, что с этим делать.
“Неблагодарная свинья!” – поставила свой вердикт мать. Это были её последние слова.
Баба Таня уже занимала одну койку в двухместной палате, куда Зулю положили с воспалением лёгких. Сначала она шарахнулась от неё, изумлённая внешним сходством с матерью, но баба Таня сразу окружила её заботой: “Давай окошко закрою, чтоб тебе не дуло, давай медсестру позову, чтоб она тебе температуру померила”, и Зуля оттаяла.
– Атургапал… – слышит она среди ночи хриплый шёпот. – Атургапал…
Баба Таня ходит по палате, шепчет заклинания и делает странные пассы руками. Потом подходит к Зуле и наклоняется к её лицу. Глаза бабы Тани открыты, но в них нет жизни.
– Баба Таня! – тихонько зовёт её Зуля, но потом вспоминает, что людей, страдающих сомнамбулизмом, лучше не будить.
Она натягивает одеяло до подбородка в надежде, что баба Таня отойдёт и ляжет в свою кровать. Так и происходит.
– Вы знаете, что по ночам ходите и беседуете сама с собой? – весело спрашивает она бабу Таню наутро.
– Ещё чего! Выдумала! – смеётся баба Таня и тут же становится серьёзной: – Я тебе вот что хотела сказать, – она достаёт из прикроватной тумбочки свёрток.
В свёртке – массивное золотое кольцо с тёмно-красным драгоценным камнем. Почти такое же было у Зулиной матери. На секунду ей кажется, что это оно и есть, но она отгоняет эту нелепую мысль.
– Предчувствие у меня… Если умру здесь, в больнице… – продолжает баба Таня, – хочу, чтоб ты взяла себе эту вещь.
Зуля делает протестующий жест рукой.
– Нет, послушай, – прерывает её баба Таня. – Родных у меня нет, подруги все умерли. А в гробу оно мне зачем?
Зуля неловко молчит, наконец спрашивает:
– А что вы сами его не носите?
– На палец перестало налезать, – демонстрирует ей свои пальцы баба Таня, – распухли они… Да и к чему такое носить в больнице?
Зуля смотрит на кольцо. В свете мелькнувшего за окном солнца камень сверкает и будто наливается какой-то густой, тяжёлой силой.
Так обо мне хоть какая память останется… Хорошая… Обещаешь? – просит баба Таня.
И Зуля еле слышно произносит:
– Обещаю…
– Атургапал… – слышит она опять в эту ночь. – Атургапал…
Зуля садится в кровати, чтобы рассмотреть, что это за пассы делает баба Таня. Та резко поворачивается и Зуля видит – её глаза, как камень на кольце – тёмно-красные, гнетущие. Зуля кричит, баба Таня быстро прыгает в свою кровать и накрывается одеялом.
Прибежавшей на крики медсестре Зуля говорит, что ей приснился кошмар, потому что к этому моменту уверена, что так и было.
Наутро баба Таня – сама доброта, но её движения – хищные, осторожные…
“Опять мерещится! – убеждает себя Зуля. – Просто она слишком похожа на мать, а я её, кажется, до сих пор боюсь…”
Но приходит ночь, и баба Таня опять стоит посередине палаты, шепчет своё заклинание и тянет руки к Зуле, будто хочет её задушить. Зуля съёживается под одеялом и накладывает на себя крестное знамение, хоть и не верит в Бога. В ответ на это баба Таня скалит зубы и бесшумно хохочет. Из её головы медленно выползает нечто, похожее на чёрное, хилое, щупальце. Оно тянется к Зуле. От страха она не может ни пошевелиться, ни закричать.