– А нас никто не найдет? – спускаясь по лестнице, спросил Колибер.
– Открою 2 маленьких секрета: если хочешь скрыться, делай все естественно, например, не закрывай дверь в круглосуточную забегаловку и не выключай постоянно мигающие лампы у входа – это вызовет подозрения. И второе – веди себя так тихо, будто ты уже умер.
– Не каждый день увидишь такого проницательного человека… – мужчина протянул женщине некрепко сжатый кулак. – Колибер.
– Неодна, – соприкоснувшись с глухим шлепком тыльной стороной кулака, почти пропела приятная на вид, хотя и зрелая женщина.
– Неодна, я могу задавать вам вопрос?
– Только тихо.
– Почему вы не убили нас на месте?
– Опыт у меня есть; убить я готова. Но только тогда, когда мне самой угрожает опасность. В отличии от вас, Колибер, я не испытываю влечения к убийству, и в отличие от…
– Юндекс, – проследив за взглядом женщины, обращенным к сидящему на мягком кресле бледному человеку, сказал Колибер.
– … от Юндекса, я не испытываю ни страха перед смертью, ни отвращения перед трупом. Таких, как я, 95% населения, хотя с вашими данными 96,7%, верно?
– Верно, вас большинство. Но только потому, что вас нет смысла делить на группы. Чаще всего выделяют крайние признаки, а остальных называют «обычными». Но на деле действия любого обычного, в отличие от нас с Юндексом, – неизвестность. Тогда расскажите, откуда у вас пистолет? Он ведь судебный, я прав?
– Еще на улице вы заметили, что я была палачом, – передернула плечами женщина и отошла немного дальше от Колибера, видимо, желая сесть, но как будто не в силах найти свободное место среди его обилия.
– И сколько?
– Один.
– Только один? Так не понравилось?
– Ничего не почувствовала.
– Расскажите подробнее, Неодна! Умоляю!
– Мне нечего рассказывать, – сухо сказала женщина, сев у самой барной стойки (Колибер отметил, что это довольно выгодное положение, потому что Неодна в любой момент могла скрыться за стойкой и спасти свою жизнь). – Любой обычный может стать палачом, но некоторые ни разу не притрагиваются к оружию, а некоторые оказываются на суде несколько раз. Я не знаю ни одной молитвы прошлого, поэтому я не умею молиться. Но я верила так, как, думается мне, раньше молились, и верила я в то, что никогда не встану перед выбором: убить или быть убитой. Когда меня пригласили в суд, я была… потеряна? Обескуражена? Сломлена? Не уверена, что в нашем языке есть подходящее слово. Но я уже не была собой. Выбор случайный, но почему-то из всех возможных кандидатов кость упала на меня (именно на меня!), и я… – голос женщины стих. Он не дрожал, не походил на писк. Неодна не собиралась плакать, но было видно, что ей нужно еще немного времени прежде, чем сказать что-то очень важное. Тяжело вздохнув, она продолжила: – Приговоренный к смертной казни оказался серийным, одним из вас, Колибер, потенциальным убийцей. Только вы, в отличие от него, держитесь неплохо, а у него глаза горели даже в тот момент, когда я в него целилась… не знаю, может, он так смотрел только для того, чтобы помочь мне выстрелить…
– Вы сразу смогли нажать на курок? – раздался голос Юндекса, который уже начал приходить в себя.
– Я стояла долго, очень долго, пока судья рассказывал все подробности дела. Я думаю, вы знаете правила: если палач не может убить приговоренного к смерти, то ему рассказывают все подробности судебного дела, чтобы заставить возненавидеть осужденного. Вот только это не сработало. Даже жалости я не испытывала, не то что ненависти или отвращения.
– А что он сделал? – снова встрял в монолог Юндекс.
– Серийный убийца. На его совести… то ли тринадцать, то ли четырнадцать беременных девственниц. Но мне были безразличны как эти погибшие, так и этот мужчина. Я просто не могла нажать на курок.
– Могу ошибаться, – теперь появившееся неловкое молчание прервал Колибер. – Судебная система то и дело реформируется, но вроде бы правило №897 о Предательстве Палача уже довольно долго без поправок. Вас не убили как человека, не способного придать смерти виновного?
– Не успели. Как только я увидела пистолет судьи, направленный в сторону моей головы, я, не задумываясь, выстрелила. Только… ничего не изменилось. Никаких эмоций. Пули ведь делают из того же металла, что и посуду, поэтому куда бы я ни попала, смерть наступает мгновенно. Вот он и умер без мучений и боли. Ниже его глаз, смотрящих прямо на меня и как будто все еще блестящих, стекала кровь. А мои глаза были полны слез. Не подумайте: пустых слез, не выражающих абсолютно ничего. Я не испытывала ни одну из известных мне эмоций: ни облегчения, ни сожаления, ни гнева, ни страха. До первого своего вздоха после этого выстрела… и тогда я ощутила себя новорожденным ребенком.