– Извините, я… я так испугался, что…
– Не стоит, мы понимаем, – сказала Неодна, протянув руку вперед. – Вы можете встать?
Незнакомец посмотрел на свои дрожащие ноги и улыбнулся. Он принял руку помощи и, оказавшись на одном уровне с остальными, окончательно успокоился. Не отпуская руку Неодны, он представился:
– Осмир, приятно познакомиться.
– Я Колибер. Это Юндекс… Осмир, мне отчего-то знакомо ваше имя.
– Вряд ли вы слышали обо мне прежде, Колибер. Я не особо состоялся в жизни, чтобы заслужить известность в лице незнакомца.
– И все-таки?
– Будь вы преподавателем в любом из университетов нейрофизиологии, я бы вас знал, потому что я знаю всех преподавателей всех университетов к югу от экватора.
– Вы работаете в правительстве?
– С чего вы взяли?
– Отчего тогда – всех?
– В свое время я искал научного руководителя для дипломной работы, но мои взгляды так никто и не принял.
– Можете рассказать об этом? – заинтересовался Колибер.
Через полчаса четверо новых знакомых сидели в подсобке, уничтожая запасы еды оставленного хозяевами бара. Особенно сильно страдала хмельная продукция. Хотя Юндекс просил не трогать алкоголь для поддержания здравого рассудка, но три бутылки из небьющегося, всегда сохраняющего свою температуру металла уже были осушены.
– Я никогда не понимал нейрофизиологов прошлого, – говорил Осмир. – Они регистрировали зоны активности, они изучали деятельность нейронов (это такие клетки нервной системы), они делали множество бесполезных в сущности открытий. Когда я поступал в университет, я ожидал вовсе не той информации, которую получил. Мне твердили о «локализации эмоций в лимбической системе», о «лобной доли, отвечающей за способность анализировать» и все в таком духе, а подтверждали это тем, что при поражении участков что-то «страдает». И тогда я задумался: а что, если самое главное не поражение конкретных отделов, а нарушение связи между этими отделами? Поэтому и проявляется нарушение. Все должно быть целостно. Вся нервная система – это пазл. Быть может, на недостающем кусочке пазла, на одной-единственной детали, была бабочка, и без этого самого крохотного насекомого картина уже не имеет никакого смысла. Если не достает одного фрагмента, пусть даже крохотного, системы уже не будет: важна целостность. Когда нервы, соединяющие руку с центральным звеном, больше не выполняют свою функцию, это означает лишь то, что они не связаны с целым. Если вырезают во время операции какую-нибудь долю мозга, это означает лишь то, что общее больше не связано с частным, что теперь работа этого отдела утратила свое значение. И дело здесь не в одной клетке, не в группе клеток. А это означает, что при удалении пораженного участка (в частности, раковой области) нужно лишь заменить передачу на что-то другое. На деле это сложнее, чем на словах, потому что у каждого нейрона свое место, у каждого – свой нейромедиатор, определяющий химический сигнал… Но я уверен, что не ошибся! Раньше люди фиксировали активность мозга, но никогда – ее природу. В этом и была ошибка прошлого. Так зачем ее повторять? Почему не перевести хирургию на новый уровень? Сейчас, когда идет война, людей с поражением головного мозга становится только больше. Это такая возможность проверить мою теорию, на самом деле помочь человеку… нет – человечеству! – Осмир замолк, чтобы осушить бутылку до дна, но Колиберу не терпелось дослушать его речь до конца.
– Так почему вы не рассказали миру о вашем предположении? Почему операции не проводятся по новому образцу?
– Потому что ни один профессор к югу от экватора не захотел брать на себя ответственность за такие операции. Никто не верит в мою идею, но я уверен, что прав.
– А вы закончили обучение? – спросила Неодна.
– Не смог. Ни один ученый не хотел брать на себя ответственность за мою теорию и стать моим научным руководителем. А окончить высшее в качестве хирурга-практика не вышло: к двадцать шестому году у меня неожиданно появилась фобия – я теряю сознанию при виде крови.
– Как интересно… – протянул Колибер.
– А откуда у вас это фобия, вы не задумывались?
– Я нейрофизиолог, который нейрофизиологом не стал, – ответил Осмир. – Если и есть причина, то только в этом.
Никто не нашел, что сказать. Пауза затянулась, и уже обещала перерасти в тишину, но тут Осмир неожиданно заговорил снова.