– «Прошлое и будущее в нашей голове – это одно и то же», – процитировал Полумирного президента кто-то из присутствующих, но голос был так искажен задумчивостью, что никто не стал разбираться, кто именно это сказал.
В углу часы отбили время, и Неодна подошла к ним, чтобы протереть пыль. Это могло бы стать традицией – обозначать таким образом еще один прожитый час, если бы только они могли прожить еще много, много часов. Но ни один из них не хотел думать о смерти с такой же силой, как не хотели думать и о жизни. В конце концов, когда человек не хочет жить, он ищет смерти, но когда он на волосок от смерти, то он хочет жить.
– Мои поздравления, – наконец сказала Неодна. – Мы прожили еще один час.
– Какое счастье, – улыбнулся Юндекс.
Колибер вновь хотел заговорить про часы и минуты, про то, что жизнь в течении пятнадцати лет ничем не отличается от пятидесятилетней, что будущее не имеет ценности точно также, как и прошлое, но не смог. Потому что он ощутил, что хочет жить, причем так остро и ярко, что все его прошлые мысли о сущем, которое, как он считал, состоит лишь из преджизни в утробе матери, жизни, мысли – и никак иначе, стали вдруг пустыми и ненужными.
– Извините, Неодна, а кем вы работали раньше?
Этот вопрос прозвучал так неожиданно и ни к месту, что пыльная тряпка выпала из рук женщины, упав на носок ее обуви – на такие серые и невзрачные сапожки, которые носят все женщины к югу от экватора – удобные, не нуждающиеся в дополнительном уходе, с небольшим каблучком. Она опустилась, чтобы поднять тряпку, и, когда подняла, встряхнула ногу. Эта обувь не чувствительна к грязи и порезам, а потому не требует смены. Как только стопа у женщины перестает расти, с нее снимаются мерки и шьется обувь. На заказ, зато один раз и на всю жизнь. В этой же обуви и хоронят.
– В молодости была учителем истории, – женщина слабо улыбнулась. – А после того, как мир стал погружаться в формалин с появлением очередного президента, стала одной из вольнотворцев Правительства.
– Вольнотворец? – удивился Колибер, приглядываясь к чертам лица женщины уже более внимательно, чем раньше. – И как много законов вы переписали на новый лад?
– Слишком много, чтобы помнить. Каждый день приходилось менять какое-то слово или целую фразу, потому что формулировка оказывалась неудачной. И так до тех пор, пока не вышла на пенсию. Но в чем смысл той работы, что я делала изо дня в день? Каждый Двумирный хотел корректировок в законе, потому что закон существует для воспитания воли. Но каждый Двумирный понимал это воспитание по-своему, из-за чего законы за несколько месяцев могли меняться множество раз… Быть у власти – это быть президентом или занимать какой-либо пост в Правительстве – других политических организаций все равно не осталось. Сейчас я на пенсии, как уже и сказала, благо к своим сорока пяти я успела похлопотать о будущих продовольственных карточках.
– Итак, подытожим, – усмехнулся Осмир. – Значит, вечный студент, не ставший нейрофизиологом; вольнотворец в отставке… кто еще в нашей команде по спасению? Юндекс?
– Был механиком в области военной инженерии. За годы работы усвоил две вещи: первая, что ничто не говорит о любви красноречивее, чем новое орудие убийства; вторая, что конец прогресса – это начало утилизации. Когда идет война, всем (абсолютно всем) безразлична жизнь людей: если ты жив, скоро станешь мясом, а если мертв – ты уже мясо. И нет разницы, обычный ты или потенциальный убийца. И нет разницы, на фронте ты или сидишь в баре, очень далеко от экватора. Даже сейчас, когда я нахожусь на пенсии по выслуге лет, я не знаю, когда земля почернеет от моей крови.
Колибер стоял у приоткрытой двери, смотря в щель и скрестив руки на груди. К нему обратились с тем же вопросом, но он не знал, имеет ли право говорить правду, колебался. Впервые в жизни он чувствовал неуверенность в себе и неправоту в своих поступках. Всего пару секунд, но этого хватило, чтобы решиться на небольшую отсрочку.
– Так как правительства уже нет, я буду говорить в прошедшем. Я работал третьим секретарем Двумирного президента.
Колибер смотрел только на улицу. Но даже плечом он чувствовал, как каждый из присутствующих похолодел взглядом, как насторожился каждый их мускул. Необязательно быть телепатом, чтобы понять, какие мысли в тот момент были у Юндекса, Неодны и Осмира. Одна мысль на троих: стать предателем, чтобы не оказаться преданным. Потому что убийство – всего-навсего убийство, вот только убитый уже не воткнет в спину нож.