– Возможно. Но вы выбрали неверный способ. Как можно построить идеал на костях? Никак. А что сможет произвести на свет мясо? Только такое же мясо. Именно поэтому в любое дело нужно вкладывать душу. Мир жесток затем, чтобы детям наших потомков не познать жестокости. Мы творим мир для них, сами не замечая, как губим то, что имеем. Еще есть возможность вернуться, Ясон Григорьевич, еще все можно спасти, если вы хотите, чтобы были они, эти дети потомков, и чтобы видели они воду, которую еще можно вернуть, и чтобы жили они в том мире, который еще можно исправить, в котором еще не укоренились окончательно насилие и злоба. Вы ошиблись. А кто не ошибался? Одержимый идеей становится одержимым – этого не изменить. Но исполнившаяся мечта порой калечит похлеще неисполненной – тут зависит не от того, что желать, а от того, как двигаться к мечте. Человек – это мотылек, бьющийся в стекло, пока не расшибется, но ведь даже не подумает про открытую дверь!
– И что вы предлагаете? Я не могу изменить прошлое.
– Но вы все еще можете поменять будущее, пока живы. Если эти чипы не активированы в полную силу, если люди все еще способны мыслить, они прислушаются к вашим словам. Есть странная особенность в людях – верить медикам. Расскажите им все то же, что и мне.
– Избыточная правда тоже вредна: она бывает хуже лжи.
– Именно поэтому она должна поступать тогда, когда в ней есть необходимость, иначе она теряет всякий смысл. И сейчас – самое подходящее время!
– А есть ли смысл говорить в безответную тишину? Поймут ли люди?
– Я отвечу на ваш вопрос тогда же, когда и вы сможете дать ответ на мой: что предпочесть – хаос или утонченную небрежность? Что страшнее: чума или туберкулез? Если бы вы могли выбирать, что бы вы выбрали? По глазам вашим понятно, что, как врач-лаборант, вы бы избрали отсрочку и того, и другого до поры до времени. А вот после изобретения новейшего препарата от того или другого, когда вы будете готовы, тогда и сделаете выбор. Вот только отсрочки в истории не бывает. Либо вы как можно быстрее придумываете лекарство, чтобы спасти всех, либо смотрите на то, как умирают те, кто вам дорог, и те, кого вы даже не знали, но кто мог бы сделать еще в своей жизни множество важных мелочей. Разве вы не хотите все исправить? Изменить? Разве не лучшей жизни вы хотели? Так чего стоите, Ясон Григорьевич! Зачем?
«И правда!» – вдруг проносится чей-то незнакомый голос в голове врача, и тот без лишних слов, быстро перебирая ногами, переступает порог двери, стараясь как можно скорее оказаться на грязной, пыльной улице. Но вместо этого обнаруживает он себя лежащим в каком-то желто-белом помещении. Опыт дает о себе знать, и Ясон Григорьевич сразу понимает, что находится в государственной больнице. Первым делом ощупав голову, он не находит никаких признаков пребывания ГСК, и потому, поднявшись на ноги и ощущая некоторую слабость в конечностях, все-таки решает идти.
– О, уже очнулись, Ясон Григорьевич? – улыбаясь, говорит человек в дверном проеме.
Поправляя халат, мужчина лет тридцати с неимоверно детской, наивной улыбкой, открыто смотрит на Ясона Григорьевича, своего нового пациента. Ни улыбка, ни телодвижения не внушают доверия, но все такие же невинные глаза с блеском смотрят на врача, и потому тот, не выдерживая, отводит взгляд в сторону.
– Откуда вы знаете мое имя?
– Не удивляйтесь: при вас были документы, потому я все теперь о вас знаю.
Оглядев свой старый, потрепанный халат, Ясон Григорьевич перевел чуть испуганный взгляд на улыбающегося человека в точно таком же халате. Мужчина, что стоял перед ним, был тем самым человеком, что стоял на мосту и спас жизнь ненужного миру человека. Он был тем самым мужчиной, что привиделся Ясону Григорьевичу на грани жизни и смерти и вытащил с того света. Значит, должно было быть что-то в этом человеке, ведь послал же провидение именно его.
– Георгий Георгиевич?
– О, вы запомнили? Значит, и правда феноменальная память у членов комитета ГСК. О, не беспокойтесь, это было прописано у вас в рабочем билете. Мы отправили запрос в департамент, и нам пришел положительный ответ. Вам даже в голову ничего не инъецировали – у вас же все важные мысли (или правильнее сказать – коды?) в голове, а значит, исходя из нового положения дел, вы бы моментально стали тем, кого медицина спасти не в силах.
– Уже началось? – трясясь, спрашивает Ясон Григорьевич.
– Да, – спокойно отвечает Георгий Георгиевич, все так же улыбаясь.