Крест святого апостола он искал. Бесконечными часами он исхаживал побережье, продирался через непроходимые дебри лесов, вдоль и поперек пересекая остров, преодолевал проливы на челне, обследуя острова малые. Даже следов Святого креста нигде не было. Архиепископ Новгородский говорил тогда, что крест, по преданию, был воздвигнут каменный. Но он пришел к убеждению, что каменным он быть не мог. Не мог апостол Андрей ставить каменный крест. Спасителя распяли на кресте деревянном, и Первозванный если и ставил крест во имя Учителя своего, то только деревянный. Он почему-то убежден был в этом совершенно. Он так его и не нашел. Потом уже, в преддверии кончины, он истово молился у стен Святой Софии Новгородской, уверенный, что за грехи его Господь не сподобил отыскать хоть частицу святыни апостольской.
С течением лет душой приникся к земле этой. И неустанно повторял в мыслях: «Благословенна земля сия, благословенна». Чувство душевного восторга охватывало его, когда с таянием снегов весной подножье лесов покрывали нежно-голубые ковры благородной перелески, а из травы поднимал свои огненные колокольца петров ключ — первоцвет. И когда запоздалый приход лета знаменовало первое соцветие нежных лепестков лесной герани. А потом в июле удушающий аромат таволги у болот и нежный дух земляники на склонах. И ранний приход осени, уже в августе, с первым палым листом под ногами и терпким запахом грибных мест.
Всегда удивлял столь поздний приход зимы в этот суровый край. Еще в декабре печку в келье он топил раз в три дня. Укрывавшая обильными снегами зима не была здесь суровой, но превращала остров в торжественный, безмолвный храм, из которого только и донесется душевная молитва к Господу: «Благословенна земля сия!»
В труде, посте и молитве текло время… Он и не ведал в тот первый миг, сшагивая с борта соймы на прибрежный камень, что свершает шаг в вечность, в бессмертие, что будет Святой Соборной Церковью канонизирован, что назовется Преподобным Валаамским Чудотворцем, что к мощам его, замурованным в этой скале, потянется бесконечное множество паломников, что над обителью, им воздвигнутой, пронесутся многие века…
Да, будут хлад и глад, пожары и разорения, кровь иноков окропит землю сию, неверие и запустение посетит острова, но светильник монашества, им возжженный, будет сиять вечно.
Наиважнейшая забота монастырских насельников: служить Господу и угодить Господу. Но главное: служить и угождать не в помыслах своих, не языком, а делами. В Соборном Послании святого апостола Иакова сказано: «Вера без дел мертва»… Истинно так. Святых Отцов называем мы Угодниками Божьими, ибо делами своими, всею жизнью своею угодили они Господу. В монастырь и приходят угождать Господу, избирая удел одиночества, постничества и молитвы. И живет монастырь своей особой, труднопостижимой мирянину жизнью. Ведь и уходят в монастырь от мира, ища в нем спасения и укрытия. Но разве наглухо укроешься? В конечном итоге, все происходящее в миру оказывало влияние и на судьбу монастыря.
Читатель, вероятно, удивится, почему я в начале повествования хотя примерно не указываю дату возникновения монастыря. А это, пожалуй и не важно для нас. Дату эту даже серьезные церковные историки до сей поры назвать с точностью не могут. Споры вокруг этой даты, то затихая, то разгораясь, продолжаются уже полтора столетия. А посему примем за основание: Валаамская обитель возникла в прямом смысле слова в незапамятные времена. Почему не сохранилось документов? Ведь велась же в монастыре летопись? Велась. Велась, да перевелась. Простите за каламбур.
До 1240 года над угорскими «задворками» Европы была разлита миротворенная беспечность. Мир и покой царили в этих землях. Корелы, правда, иногда ходили «на сумь», но особого кровопролития не было. Да и ходили-то спонтанно, скорее ватагой, нежели войском. Ни тебе государственности, ни поборов, ни притеснений не знали; новгородцы, при всей их предприимчивости и тяге к преодолению пространств, вели себя миролюбиво, не досаждали.
Год же 1240 от Рождества Христова стал для этого края роковым.
Ярл Биргер аф Бьельбо из рода Фолкунгов мужчина был серьезный, и все, знавшие его, ведали, что шутки с ним плохи. Взращенный на почве междоусобной поножовщины, он с младых лет постиг две истины: не подставляй спину и всегда бей первым. Прямой, храбрый, гордый, нахрапистый, не ведавший сомнений. К поставленной цели всегда рвался напролом, по прямой, не щадя своих и чужих. Да своих-то в окружавшем его мире распрей и интриг не было. Чужими были все. Эту истину он тоже усвоил с детства. Междоусобные войны, начатые им еще смолоду, много лет терзали несчастную Швецию.