— Здравствуйте.
Андрон удивленно взмахнул длинными бровями и сказал:
— Дружки всегда приходят в дом во время еды. Подходите, князья. Издалека ли?
— Снизу вверх… Из-под горы да к вам.
— Что скажете?
— Мы завтракать пришли.
— Ко мне? А почему я вас кормить должен?
— А как же… Мы сруб для твоей избы рубим.
Брови Андрона изумленно полезли вверх, он часто заморгал.
— Ошиблись вы, князья.
— Не ошиблись. Ты Андрон Алякин. Мы тебе сруб начали рубить.
— Велик ли?
— Пятистенный. Поперек аршин восьми, в длину — шестнадцать.
Андрон смущенно хлопнул себя по ляжкам, начал допытываться, кто их нанял?
— Бойкий мужик нанял.
— Может, Захар, старший сын мой?
— Кто ж знает, может, Захар твой.
— Сколько заплатить посулил?
— Четвертной на твоем хлебе с хлебовом.
Пытал потом Андрон своих сыновей Захара и Назара, но те начисто открестились от сговора с татарами. Снова пристал к артельщику: кто нанимал? И тот рассказал, что встретил их у Белой Часовни человек, говорит: «Айда, на работу найму!» И когда шла артель мимо алякинской избы, сказал: «Завтракать, точеные головы, сюда приходите». И тогда догадался Андрон — это Трофим Лемдяйкин их нанял. Дал себе зарок проучить Трофима, одного из самых жуликоватых мужичков в Алове.
— Гляди, как бы он тебя сам не проучил, — заметил Афоня Нельгин, когда вместе с Парамоном и Аристархом брал расчет у Андрона Алякина за сделанную работу.
Так оно и вышло.
На другой день повстречал Андрон Трофима Лемдяйкина:
— Скажи по совести, ты татар нанял сруб рубить?
— Вестимо, я. Смотрю, лес твой зря гниет, да и татар пожалел.
Вздохнул Андрон:
— Ладно, пусть рубят. Балки нет у меня для матицы. Не знаю, где взять.
— Вина полведра ставь — и найдем.
— Ради такого дела можно. Приходи в субботу.
Снарядились поехать на Суру в бор-беломожник. Приехали, и Трофим сказал:
— Руби сосну, голова точеная.
— Которую?
— Да ту, что на тебя глядит.
Ахнул Андрон от такой насмешки: ведь сосна — не балка, сосну выделывать надо, к тому же за порубку и под суд пойти можно. Снова провел его Трофим! И людям не расскажешь — стыдно.
— Убирайся с глаз моих! — крикнул он Трофиму. — Больше меня не проведешь!
— Эка напугал! В Алове дураков хоть пруд пруди. Каждого по разочку обмануть — и то на мой век хватит.
Сдержал художник Софрон Иревлин свое слово — пришел к Валдаевым, поздоровался с дедом Варлаамом и сказал:
— Ну, вот я к вам по уговору рисовать икону пришел, только ты скажи, какую хочешь?
— Мне Салавох нужен.
— Отлично, если не занят, посиди на лавке, расскажи что-нибудь. Я слышал, ты рассказываешь интересно, много сказок знаешь. Я рисовать буду, а ты про себя рассказывай.
— Может, позавтракаешь сперва?
— Нет, спасибо, я не голоден.
— Тебе об этом лучше знать.
Иревлин по-хозяйски устроился на скамейке возле стола, разложил краски, кисти, масло и принялся за работу. Дед степенно уселся напротив, послюнявил ладонь и пригладил виски.
— Ну, дед, рассказывай.
— А чего?
— Про себя.
— Нет, про себя говорить охоты нет.
— Тогда расскажи, откуда взялось ваше Алово.
— Про Алово? Могу рассказать… Давно это было. И вот что в ту давнюю пору приключилось… Стояла деревня на большой дороге — Рындинка. Люди в ней жили самые обыкновенные, но шла худая слава про них окрест. И вот почему. По соседству с Рындинкой было торговое село — Недоброво. По четвергам там базар был, а по весне ярмарка — вся округа съезжалась. Любили купцы Недоброво: и поторговать там можно, и погулять. А в Рындинку почти никто не заглядывал. Но не ведали гости заезжие про тамошний недобровский обычай: дома — ты хозяин, а что творится на улице, у соседей — ни слышать, ни видеть не смей. А потому не всякий приезжий купец или коробейник из Недоброва живым выбирался… Бывало, сгинет человек, ни слуху ни духу о нем, а через неделю — глядь, нашли труп возле Рындинки. Кому ответ держать? Рындинцам. Замотали их по судам да острогам, разорились они от откупов. Ну и порешили почтенные старцы:
«Уезжать надо на другое место».
Мирское дело — как закипело, так и приспело. Ночь для отъезда назначили, всем селом от мала до велика в дальний путь начали собираться. А легко ли бросать насиженное место? Настал день, когда надо было ехать, — началась суматоха… Загудело на кладбище, завопило — то бабы могильные кресты обнимали да причитали. Поздней ночью начали выезжать на дорогу телеги — скарб в них, детишки… В рядок построились и — н-но-о! — с рыданьем да слезами в путь потекли.