Там, звёздное небо указкой привычно чертя,
Он небыль про Бога развенчивал им не шутя…
Что дальше случилось – наверно не знает никто,
Но вот – появилось старинное это пальто…
В жару или в холод он, ворот поднявши, стоит
И что-то себе или нам невпопад говорит…
Заметили вскоре, что Гриша жалеет детей,
Предчувствуя горе, спасает от грубых людей!
Отцу испитому, что сына наотмашь хлестал,
Показывал Гриша в слезах на младенца Христа…
Ревущей девчонке он белую ленту дарил,
Старуху слепую, кривляясь, до храма водил,
Совал всем конфеты и странные песенки пел,
Но рвал сигареты из рук и безумно глядел…
Потом он пропал, и не сразу хватились – когда…
Ну кто ж виноват?.. Ведь так было и будет всегда…
Но в левом притворе никто не решится занять
То место в углу, где юродивый любит стоять!
Закончилась служба, и храм опустеет вот-вот…
Но старый священник опять к прихожанам идет —
Узнать ему нужно: родные, не встретил ли кто
Учителя Гришу в стареньком чёрном пальто?..
Пётр и Павел
Церковный дворик. Ветхая скамейка.
Сидит старушка в грубых сапогах.
Июль. Жара. В кустах снует семейка
Весёлых сизобоких юрких птах…
Старушка руки крупные сложила.
Во всех движеньях тишина, покой…
– Я всех родных, касатка, проводила,
Но ангел смерти не летит за мной…
Наверное, забыл меня Создатель,
Раз не пускает душу на покой, —
Старушка улыбается и платье
Разглаживает сморщенной рукой.
– Я здесь живу… Мой дом – через дорогу,
Забор нагнулся, и крыльцо течёт…
Но пенсию скопила понемногу,
И староста помощника пришлёт…
Сегодня вот с утра на огороде —
Ну, так работать – это ж не страдать?..
Наш настоятель ровно в пять приходит,
Иду ему по храму пособлять…
Поправила платочек голубиный
И ласково взглянула на меня, —
Я от старушки отвлеклась на сына,
Он стайку птиц, соскучившись, гонял…
– Ходи сюда… Дитя должно быть в храме, —
Старушка снова голос подала, —
А то, бывает, способа не знают,
Как со своим ребёнком совладать…
Ох, милая… Когда своих растила,
На месте этой церкви был пустырь,
Так я своих сыночков упустила…
Вот и не может Бог меня простить…
Сегодня, знаешь, праздник: Пётр и Павел…
Закончился Петровский летний пост.
Вот точно так моих сыночков звали —
Как раз за этим храмом и погост…
Ох, эта водка… Если по-простому,
Её совсем не надо, дочка, пить!
Чтоб ваша жизнь сложилась по-другому
Так надо Богородицу молить!..
Я ей в глаза невольно поглядела —
Такая в них плескалась синева…
Она вздохнула: – Грех сидеть без дела…
И встала сад у храма поливать.
Ударил колокол. Ко всенощной сзывает
Летящий над домами плавный звон.
Старушка двери храма открывает
И, чуть помедлив, делает поклон…
Медовый Спас
Августовское солнышко,
Звоны Медового Спаса…
Деревушка заречная
Греет гнедые бока —
Поседевшие брёвнышки,
Белых наличников краска,
Что на сгибах оконных
Уже облупилась слегка…
А за рощей узорчатой,
В зарослях тёмной осоки,
Кулачками кувшинок
Отирает дремоту река…
Засмотрелся до горечи
В небо дубок-переросток:
Круто выгнули спины
Подобием гор облака…
А над самой осокой —
Гуденье… дрожанье… жужжанье
Вертолётов пузатых —
Фиолетово-синих стрекоз!..
И последней бурёнки,
Золотящейся, как изваяние,
Неземные глаза,
Да назойливых щёлканье ос…
Сколь безгрешна природа,
Настолько она уязвима!..
Как послушна движению Солнца
К лесной полосе!..
Благородна порода её,
И, смиренная, шествует мимо
Нас, безумных детей,
Равнодушных к её красоте…
28 августа
Успение… Странная теплота
В сердце при слове заветном!..
Малютка-душа на руках Христа:
Прощанье – и встреча при этом…
Вешки две. Между ними – судьба.
Только аналогов нету —
Матерью быть самого Христа
И нам – этим тихим светом…
«Кумачовой косынкой рябиновый куст…»
Кумачовой косынкой рябиновый куст
В августовском саду заалел,
В сельском храме уже совершился отпуст,
И пустеет Успенский придел…
Тихой радости нашей донести до больных,
Удержаться во гневе, стерпеть,
И слова утешенья найти для родных,
И «Всеславное славим…» пропеть…
Рождество в Кракове
Ad Missam in Vigilia [4]
Возвышающая тишина…
Всё в мурашках: душа, спина…
Полчаса до начала мессы…
Я вхожу, словно в чьё-то детство,
Попадая в своё родство…
…На камине – вертеп из веток,
А в заветном чулке – конфеты:
В доме празднуют Рождество!..
Ждёт и дразнится пряник мятный
Для проказницы…
Над кроваткой в простенке – Крест,
Католический, аккуратный,
И щекочущий ноздри, внятный
Дух корицы то там, то здесь…
Краков… Виденный сон в утробе
Матери…
Холм… Низина белее скатерти…
В дымке – замок. Булыжный наст
Подпирает ступени паперти,
И над входом – звезда зажглась…
Вот костёл…
Здесь хранят надгробья
Тайны присных своих от нас,
А святых подобья —
Сверхподобны… И чья-то власть,
Сила чья-то вдруг призывает
(Чья – лишь сумрак алтарный знает…)
Внутрь войти и к Распятью пасть!..
Чин особый – у Рождества!..
Я – по-родственному зашла,
Мне – укромное – можно – место?..
Святость, таинство Естества!
Над костёлом – метель из детства!
Стон органа… Начало мессы…
И… щемящая радость в сердце
От причастности и родства!..
Песенка о чечевичной похлёбке
Там, откуда я пришёл, – красота!..
Только нет там ни кола, ни Креста,
Ни двора, ни колокольни в снегу,
Ни деревни на другом берегу…
Там я был в чертоги зван – пировать!
Мог ни голода, ни жажды не знать,
Ни нагим бы не ходил, ни босым,
За похлёбку мать оставивший сын…
Колоколенка, как свечка, стоит!
На нее морозный месяц глядит…
И алмазные сияют снега,
И дыханье замерзает слегка…
Глубоко взглянули ели в глаза,