— Кто такая Клеопатра?
Мысли одна за другой пронеслись в моем мозгу с быстротой ночной молнии, но эти последние слова я произнес вслух, и тогда ужас исчез из глаз девушки, которую я держал в руках, кровь прилила к ее лицу, она улыбнулась и сказала голосом, который я в последний раз слышал в то ужасное утро в Сабее:
— Опусти меня, друг, твоя хватка не женская, и у меня будут синяки. Отпусти меня, прошу тебя, и ты скоро узнаешь, кто такая Клеопатра. Подойди, Амемфис, и успокой этого свирепого великана, которого ты вызвал из чертогов Аменти. — Что? Ты боишься плода своих усилий? Нет, нет, здесь нечего бояться, кроме его ужасной силы, потому что он не призрак, а настоящая плоть, кровь и мускулы, что видно по моим бедным измученным рукам.
Я опустил ее на землю, и она, закатав струящийся рукав белого шелкового платья, мило дулась, глядя на следы, оставленные моими ручищами на ее нежной белой коже. Жрец тоже набрался храбрости, увидев, как я стою в немом изумлении и перевожу взгляд с одного на другого из этой странной несообразной пары — морщинистого старика с длинной седой бородой и бритой головой, и прелестной девушки, только распускающейся в первый нежный румянец женственности, той несравненной девушки, которую еще несколько лет превратят в женщину, что будет держать судьбы мира в своей ладони и плавить судьбы народов в огненном горниле своих страстей, как на том роковом знаменитом пиру в Тарсе, когда она расплавила бесценную жемчужину в кислоте своего кубка.
Он подошел ко мне, низко кланяясь и все еще слегка дрожа от пережитого страха:
— Я не знаю, должен ли я обращаться к тебе как к человеку или как к большему, чем человек, ведь ты явился из тени в богоподобном образе и говоришь на языке древних богов — языке, который известен только посвященным в святые тайны нашей матери Исиды, и все же…
— И все же, добрый друг, кто бы ты ни был, — сказал я, немного резко обрывая его речь, так как я не только был голоден и хотел пить, но и был почти гол, и, хотя в ранние дни мира у нас почти не было ложного стыда, модного сейчас, за то, что было сделано по славному образу вечных богов, все же, хотя бы ради компании, я хотел быть одет. — На самом деле, я такой же человек, как и ты, поэтому давай обойдемся без церемоний. Если у тебя есть еда, вино и одежда под рукой, поверь мне, сейчас я оценю их выше, чем длинные придворные речи, а потом, когда я съем кусок хлеба и выпью глоток вина, мы сможем поговорить, если захочешь, потому что у меня есть о чем тебя спросить.
— А у нас есть еще больше вопросов к тебе, самому удивительному из всех пришельцев в мир живых людей, — вмешалась та, что называла себя Клеопатрой, когда старик вышел из комнаты, чтобы вскоре вернуться с тарелкой хлеба, фруктов и серебряным кувшином доброго красного вина, которым я быстро и полно воздал должное. Пока я ел и пил, старик покрыл меня длинным льняным плащом, а я с бесконечным удивлением смотрел в эти роковые глаза, которые должны были соблазнить Антония с престола мира, а в час ее падения смело смотреть в глаза судьбе.
— А теперь, — сказал я, немного поев, а больше попив, — где я, и как живет мир с тех пор, как эта девушка, которая теперь называет себя Клеопатрой, была Балкис, царицей-близнецом Сабеи с моей милой Циллой, которую она убила из любви ко мне, и с тех пор, как жизнь покинула меня в тот момент, как я собирался убить ее за ее грех? Правит ли еще Соломон в Иерусалиме, а Тигр-Владыка Ашшура вернулся с венком победы на мече, который я дал ему в качестве части цены Циллы? Ниневия все еще владычица мира, или выскочка Вавилон оспаривает у нее место империи?
Чем больше я говорил, тем больше удивления было в их распахнутых глазах. Когда мои вопросы закончились, Клеопатра кивнула жрецу и почти прошептала, настолько она была поражена:
— Расскажи ему, Амемфис, ты разбираешься в этих вещах лучше меня. Боги, вот это чудо!
— Чужестранец… нет, в десять раз больше, чем чужестранец, поскольку ты пришел не только из других стран, но и из далеких веков, — начал жрец таким голосом, каким он мог бы обращаться к своим богам, кем бы они ни были, — ясно, что паутина, которую богиня Хатор плетет на станке времени, сильно разрослась, и что многие поколения людей были призваны в чертоги Осириса с тех пор, как ты впал в тот таинственный сон, из которого, по какой-то темной причине, известной только богам, я своим простым искусством вызвал тебя.