Клеопатра вышла на палубу из своей каюты как раз в тот момент, когда мы обнаружили их, и когда я увидел ее, одетую в мерцающий шелк и белоснежное полотно, с золотой змеиной лентой вокруг волос, мои мысли с чем-то похожим на укол печали вернулись к Илме, когда та вышла на битву в то далекое утро, когда я впервые атаковал ассирийское войско, и почти с горечью я сравнил роскошное одеяние Клеопатры со шлемом и стальным корсетом Илмы. И все же моя дорогая египтянка выглядела так мило и красиво, стоя на корме, прикрыв глаза ладонью и глядя на вражеский флот.
— Как их много! — заметила она, и я уловил легкую дрожь в ее голосе.
Увы! Разве сказала бы это Илма, да еще таким тоном? Я ответил так, как ответила бы она, и сказал почти грубо:
— Да, их больше, чем нас, поэтому сегодня будет больше славы для нас и больше добычи.
— Ты говоришь, как хороший воин! Эти слова должны послужить хорошим предзнаменованием для судеб этого дня, — ответила она, положив ладонь на мою обнаженную руку, своим прикосновением посылая волнующую магию по всему моему телу.
— Да, — сказал я. — Так и будет! Я мало верю в предзнаменования, за исключением тех, которые люди создают для себя мечом и топором. Но на этой палубе в таком наряде тебе не место, Клеопатра, ведь шальная стрела пронзит твое мягкое одеяние как лист лотоса! Не лучше ли тебе спуститься вниз в укрытие и вооружиться?
— Вооружи-и-и-ться?! — протянула она, глядя на меня с почти детским удивлением. — Что ты имеешь в виду, мой герой? Ах, я понимаю — нет, или я помню, — что твоя Илма вышла на битву рядом с тобой, одетая в сталь и вооруженная луком и мечом, и ты думаешь, что я должна поступить так же. Нет, нет, Аполлодор, дни цариц-воительниц прошли, и теперь наше оружие другое, но не менее смертоносное, чем оружие поля битвы. И все же я не пойду в укрытие, потому что, хотя я и не женщина-воин, ты увидишь, что я не трусиха. Я встану здесь и буду наблюдать за атакой, чтобы увидеть, как мой герой пробивает себе путь к славе и победе. А теперь скажи, кто нанесет первый удар?
— Я сделаю это, — сказал я, — потому что, если мои руки не утратили ловкости, ты увидишь, что я могу ударить дальше и сильнее, чем любой другой из двух флотов. Но, поверь мне, ты опрометчива почти до глупости, оставаясь незащищенной. Подумай, что будет с нами и с Египтом, если в тебя попадет стрела!
— Нет! нет! — перебила она, качая головой. — Моя судьба в будущем, а не здесь, и я останусь.
Так что она осталась и, как всегда, снова добилась своего, а я, видя, что увещевания бесполезны, приказал ее телохранителям прикрыть ее щитами, когда начнется сражение, а затем велел оруженосцу принести мой лук и связки стрел. Я занял свое место на высоком баке и натянул тетиву на лук.
Мы повернули немного на юг, чтобы оказаться между противником и солнцем. Затем мы спустили паруса, погонщики рабов приготовили кнуты для несчастных, которые трудились на скамьях внизу, зазвучали флейты, весла шлепнулись в воду, и «Ибис» рванулся вперед вместе с остальными, быстро увлекая меня в мой первый морской бой.
Когда ближайшая из александрийских галер оказалась примерно в шестистах шагах от «Ибиса», я взял у оруженосца стрелу и положил ее на тетиву. Он ошеломленно уставился на меня, потому что даже на половине расстояния египетским луком невозможно было убить человека. Я подтянул острие к тетиве и пустил стрелу высоко над мачтами галер, пока она не скрылась из виду. Из группы воинов, стоявших на баке, донесся негромкий возглас изумления, так как самый сильный из них не смог бы пустить стрелу даже на половину расстояния.
Как вы понимаете, я пустил стрелу только для того, чтобы испытать силу лука, и убедился, что он сослужит мне хорошую службу. Поэтому я взял другую стрелу и, увидев идущую на нас большую галеру под пурпурно-синим флагом, царским знаменем Египта, я прицелился и послал стрелу с шипением в группу ярко одетых воинов, которые стояли на носу, размахивая оружием. Клянусь богами, вы должны были слышать крик, который поднялся со всей нашей флотилии, когда один из них подпрыгнул на метр в воздух и упал обратно на палубу со стрелой в сердце.
Стреляя так быстро, как только успевал укладывать древко на тетиву, я обрушил дождь стрел на адмиральскую галеру под командованием самого убийцы Ахиллы. Задолго до того, как мы приблизились на расстояние выстрела из обычного лука, я уложил на палубу добрый десяток бойцов, но гораздо смертоноснее стрел была паника, которую вызвала у них такая ужасная стрельба, как это было у ассирийцев три тысячи лет назад. Страшно было противостоять таким стрелам, но еще хуже было выйти на ближний бой с воином, который их посылал.