Я схватил его за шею и поставил на колени перед ней. Мгновенно выражение благоговения, нет, почти поклонения, с которым она приветствовала меня, погасло в ее глазах. Она выпрямилась и посмотрела вниз на дрожащего труса, от головы до пят царица и вершительница судеб.
— Такой пес не стоит даже того, чтобы его вешать, — произнесла она таким холодным и безжалостным голосом, что по мне пробежал холодок, как от порыва ледяного ветра. — Пусть принесет хоть какую-то пользу, прежде чем умрет. Посадите его на цепь к одному из весел, он поможет нам грести в Пелусий.
Это была горькая участь для того, кто всего час назад был адмиралом сотни галер. Даже мне на мгновение стало его жалко, но слово царицы было сказано, и его увели, плачущего и ругающегося, сорвали с него воинские доспехи и приковали голым к весельной скамье вместо раба, погибшего под ударами плети. Потом Клеопатра повернулась ко мне, а я стоял на корме весь в крови с головы до ног, как мясник, только что вышедший из скотобойни с красным от лезвия до рукояти топором, который я все еще держал в руке. Она сказала:
— О великий Осирис! Это было великолепно, мой богоподобный герой. С тех пор, как Геракл отправился на Олимп, такого сражения никогда не было. Но скажи, ты не получил ран за эти ужасные полчаса?
— Ран? — я рассмеялся. — Пара царапин на ногах и руках, полагаю, это все, чего могли достичь эти трусы с их жалким оружием. Клянусь Мардуком, если сейчас в мире нет лучших воинов, чем эти, я скоро посажу тебя на трон, перед которым склонятся все народы земли.
— Ах, — вмешался Амемфис, стоявший рядом, — это были всего лишь наемники и александрийцы, смешанная кровь которых разбавлена буйством и излишествами. Тебе еще предстоит встретиться с римскими легионами и померяться мечами с Цезарем, но думаю, что даже они сломались бы под таким натиском, с которым ты обрушился на галеру Ахиллы. Клянусь славой Исиды, никогда не бывало в мире, чтобы один человек мог очистить палубу такой большой галеры своим оружием!
— Ну, что ж, — сказал я. — Это мы еще посмотрим, но сейчас нет времени на разговоры, поэтому мы должны приберечь красивые речи до сегодняшнего пира в Пелусии. Сюда, Пентар, — крикнул я капитану галеры. — Веди нас как можно скорее за теми кораблями, которые идут к устью реки, и дай сигнал остальным следовать за нами, а еще скажи моему оружейнику, чтобы приготовил несколько связок стрел и принес их на бак. И если ты, владычица Египта, захочешь посмотреть на стрельбу, я скоро тебе ее покажу.
— Я не могла бы найти лучшего времяпрепровождения, — улыбнулась она, собирая свои изящные одежды, прежде чем пересечь палубу.
И вот, когда галера набрала ход и понеслась в устье реки, через которое я проплыл с Циллой и Балкис тысячу лет назад, я снова занял свое место на баке и стал посылать стрелу за стрелой в переполненные палубы улепетывающих александрийцев. На море битва уже закончилась, корабли, которые не были потоплены или захвачены, сдались. Их экипажи были охвачены паникой, глядя на судьбу адмирала, и полны страха, что этот удивительный бог войны взмахнет и над ними своим боевым топором.
Итак, вступив в битву, имея только пятьдесят судов, теперь мы загнали в устье реки почти сотню, и одного за другим мы догоняли беглецов и топили их или выдавливали на берег, не давая пощады никому, кроме тех, кто сдался. Когда мы проходили мимо фортов, они приветствовали нас градом камней и дротиков из катапульт и других боевых машин, но это не причиняло особого вреда, так как расстояние было слишком велико, и мы проносились мимо них слишком быстро. Наконец, мы вошли в гавань Пелусия.
Здесь, на пристани, нас встретили войска, которые Ахилла оставил, чтобы преградить нам путь в город, и вскоре веселая игра рубки и удара началась снова. Несмотря на ливень стрел и дротиков, на дождь камней и пуль из пращей, которыми они осыпали нас, мы подтянули наши галеры к причалу, выбежали по абордажным доскам и бросились на них с топорами, мечами и копьями.
Я отдал топор оруженосцу, потому что моя рука зудела от желания снова сжать рукоять моего доброго старого меча, и вот так впервые сталь Армена снова сверкнула в бою в свете египетского солнца. И все же я должен сказать, что это была жалкая работа, потому что из всех хилых трусов, которых я когда-либо встречал в бою, эти несчастные египтяне и выродившиеся греки менее всего были достойны хорошей стали и крепкой руки.