Его слова совпали с моим настроем, и поэтому, хлопнув его по плечу, я тут же произвел его в капитан-лейтенанты, велел приступить к работе и подготовить все к выходу из гавани к полуночи. Он решительно взялся за дело и вскоре собрал на пристани для смотра такую многообещающую стаю морских волков и боевых псов, какую только мог бы пожелать увидеть любой капитан пиратов — добрая тысяча мужчин в расцвете сил и боевой готовности, полных восторга при мысли о том, что герой вчерашней битвы поведет их к славе и добыче.
Мы забрали десять самых быстрых и сильных галер и набили их скамьи самыми крепкими рабами, каких только смогли найти, а потом без зазрения совести обшарили остальные корабли в поисках оружия, провизии и военных припасов для снабжения нашей эскадры.
В качестве личного корабля я взял «Ибис», самое крепкое и быстрое судно, уже испытанное мной, и переименовал его в «Илму», в память о той, за чье дело мой меч впервые пролил кровь. Когда я укомплектовал его ста двадцатью отборными готами, мы вышли из устья реки, и вот я, сражавшийся с Нимродом за корону Ашшура, друг и гость Тигра-Владыки и великого Соломона, а также законный супруг царицы Савской, на время простился с мыслями о короне и царском достоинстве и отправился, как простой пират, с десятью галерами и тысячью с лишним морских волков на поиски того добра или зла, которое фортуна уготовила мне в грядущие дни.
Никто не попытался препятствовать нам, потому что правда, хотя и не слишком лестная для нас, заключалась в том, что Пелусий был рад избавиться от нас такой невысокой ценой, с учетом того, что мои готы и их союзники могли бы очистить город от всего, что можно было бы забрать, и сжечь перед отплытием все оставшиеся суда.
Первым моим приказом было поднять паруса при благоприятном юго-восточном ветре и взять курс на Александрию, так как я твердо решил не покидать Египет, не увидев знаменитого города и, если возможно, самого Цезаря, потому что я так много слышал о его величии и завоеваниях, что мне было бы жаль находиться на расстоянии ночного перехода от него и уйти, не повидав величайшего человека, когда-либо рожденного из вечно плодородного чрева времени.
Утром, ближе к концу первой вахты, яркий свет на вершине маяка Фароса начал бледнеть в лучах рассвета. Тогда мы изменили курс и взяли в море, все еще держа город в поле зрения, и с бака «Илмы» я наблюдал, как солнце поднимается над белоснежными мраморными зданиями, сверкающими крышами дворцов и храмов и сияющими памятниками города, который был тогда царицей морей. Это было поистине удивительное зрелище, ведь в те дни Александрия была в самом расцвете, наделенная всем великолепием, которое подарили ей триста лет процветания.
Как только рассвело, мы осторожно прошли мимо мыса Лохия, пока на другой стороне мола, охранявшего частную гавань дворца, не увидели корпуса двенадцати больших римских трирем, возвышающихся над водой. Этот флот, как объяснил Хато, мог бы раздавить нас, как яичную скорлупу, потому что римская трирема тех дней была тем же, чем был английский трехпалубный корабль во времена Нельсона или закованный в сталь линкор наших дней — противник, с которым нельзя просто столкнуться, разве что имея равную или превосходящую силу.
Поэтому мы отвернули и двинулись к Фаросу, пока не открылась Большая гавань и мы не увидели внутри акватории Посейдия и вдоль длинного мола, который красноречиво назывался Гептастадий[16], огромный рой судов всех размеров, от двухпалубных галер до легких прогулочных судов, на которых александрийские влюбленные совершали вечерние прогулки под луной.
Мы недолго наблюдали за ними, как вдруг заметили, что между ними расчищен проход, и из него появилась большая галера под синим царским штандартом. Такой же штандарт развевался на флагштоке на Лохии, потому что в то время в Александрии были и царь, и царица, и каждый вывешивал флаг, бросая вызов другому. За галерой последовала длинная вереница других, всего мы насчитали сорок судов, и когда они выстроились и двинулись вокруг Посейдия к молу частной гавани, мы поняли, что прибыли как раз вовремя, чтобы понаблюдать за событиями напряженного дня и, возможно, принять в них участие.