Я должен рассказать о том, что видел сам, этими же глазами, которые смотрят сейчас, затуманенные и полные слез, на эту исписанную страницу. Когда Антоний бросился на меч, я как раз входил во дворец во главе сотни моих готов, чтобы доставить его живым или мертвым к Октавиану в Себастий[17]. Мы только что пробились в маленький портик на Царской улице, где скрылся Антоний, как оттуда выбежал плачущий раб:
— Великий Антоний умер! Пусти меня, я должен доложить царице.
Я схватил его за горло и, повернув к себе, спросил:
— Где он? Отведи меня к нему, или я сломаю тебе шею и пошлю вслед за ним.
В этот момент из зала, выходящего во дворик, где мы находились, донесся тяжелый стон. Я вбежал в зал и увидел Антония, который лежал на мраморном полу с мечом в груди, истекая кровью и корчась от боли:
— Клеопатра! Отведи меня к ней, чтобы мы могли умереть вместе.
— Хорошо! — ответил я. — Одурманенный трус! Я отведу тебя к ней, потому что я могу нести тебя, как бы ты ни был велик, и ты умрешь в подходящей компании.
С этими словами я поднял его, взвалил на спину и, приказав рабу показывать дорогу, понес его в сопровождении моих готов, которые отгоняли толпу, кишевшую на улицах, к мавзолею, который по приказу Клеопатры поднялся из земли, словно какое-то волшебное сооружение перед храмом Исиды.
Сильные руки моих готов распахнули огромные бронзовые двери нижней палаты, и я взбежал вверх по лестнице, ведущей в комнату смерти.
От удара рукой дверь распахнулась, я вошел внутрь и снова увидел Клеопатру, в последний раз. Она полулежала на кушетке, в гордости своего последнего богохульства одетая как Исида, и увенчанная змеиной короной Урея. Ирас и Хармион стояли рядом, возле кушетки лежала корзина с инжиром. Когда я вошел, она с диким пронзительным криком вскочила на ноги, а я, не говоря ни слова, положил Антония на шелковые простыни, которые все еще хранили отпечаток ее фигуры. Затем я повернулся к ней:
— Вот твой любовник, царица Египта. Взгляни на него, ибо ему нужна самая нежная твоя забота.
Какое-то время она молча безумно смотрела на меня, а потом с криком, который до сих пор звенит у меня в ушах, бросилась на тело Антония и, вытащив меч из раны, прижалась к ней губами, словно хотела остановить ими кровь. Глаза Антония медленно открылись, и, собрав последние силы, оставшиеся в его некогда могучем теле, он поднял руку и положил ей на голову, и, раздвинув распухшие губы в ужасную улыбку, умер.
Когда он испустил последний вздох, Клеопатра подняла обезображенное горем и страданием лицо; ее когда-то сладкие уста были выпачканы кровью ее любовника. Она пробормотала что-то, что едва можно было принять за человеческую речь, сунула правую руку в корзину с инжиром, а левой сорвала с груди тонкое шелковое платье. В следующее мгновение она вынула руку из корзины, и в ней что-то шевелилось.
В следующее мгновение она прижала ее к груди, и тогда плоская голова змея Урея приподнялась и упала на прекрасную белую плоть. Без рыданий и крика она отшатнулась и замертво упала на тело человека, которого сначала заманила к гибели, а потом предала его победителю. Так умерла прекраснейшая и гнуснейшая из дочерей женских.
Что касается меня, то мне стало смертельно дурно от этой сцены, которая была для меня в десять раз ужаснее, чем для любого другого, кто мог ее видеть. Шатаясь, как пьяный, я вышел из комнаты, когда Ирас и Хармион, верные госпоже до последнего, закололи себя отравленными кинжалами и упали замертво там, где их нашли римляне — рядом с ложем, на котором лежали их господин и госпожа, соединенные единственным известном им браком, освященном святостью и тайной смерти.
Когда я снова вышел на улицу, из толпы вышел молодой священник и обратился ко мне со словами:
— Ты тот, кого не было и кто есть?
— Я Терай, когда-то из Армена, а теперь из Египта, — ответил я, глядя вниз в глаза, которые испуганно смотрели на меня. — С таким приветствием, ты, должно быть, пришел от Амемфиса. Можешь сообщить ему, что Клеопатра заплатила земную кару за нарушенную клятву и сейчас стоит в Зале судей.
— Это учитель уже прочел по звездам. Из его руки вышел змей Урей, который, как сказал мой господин, уже сделал свое дело. Это тебе от Амемфиса.
С этими словами, он сунул мне в руки маленький свиток папируса и, прежде чем последнее слово слетело с его уст, исчез в толпе, теснившейся у входа в мавзолей. Я быстро пробился сквозь зевак, развернул свиток и прочел удивительные слова, написанные магическим языком:
«Амемфис, недостойный служитель Амона-Ра, Тераю, чужестранцу, приветствую! В слепоте и самонадеянности своего полузнания я предал тебя ложной надежде, которая пошла путем всех подобных. То, что ожидается, еще не наступило, однако записано, что ни ты, ни я не увидим сумрак Аменти, пока вместе не узрим откровение Невидимого. Когда ты устанешь от скитаний и сражений, возвращайся в храм Птаха, и там ты найдешь меня в ожидании тебя, и в это время исполнятся мои последние слова, сказанные тебе. А до тех пор, прощай!»
17
Храм, который Клеопатра начала строить в честь Марка Антония; впоследствии стал храмом в честь Августа.