— Неприемлема, — сказал Николай. — Мне ближе совет нашего поэта. Лучше, ратуя, пасть и вырвать победный венец у богов. Я неточен. Кто помнит эти стихи?
— Тютчев? — спросила всё время молчавшая Соня.
— Да, Тютчев. Помните? Прочтите.
Соня облокотилась на колено, оперлась лбом на пальцы. Потом прочитала:
— Слышали? — прервал юный Христос. — Без-на-деж-на. Безнадёжна ваша борьба.
— Но без неё ещё безнадёжнее, — сказал Николай. — Без неё нет жизни, нет человека. Вы вместе с Гартманом (извините, с Буддой) хотите оставить творящую силу в пустоте, без материала. Хотите привести её в первоначальную потенцию. Иначе говоря, хотите уйти в небытие. Так уходите, а мы предпочитаем оставаться пока в этом мире. Падать и побеждать. «Пускай олимпийцы завистливым оком глядят на борьбу непреклонных сердец. Кто, ратуя, пал, побеждённый лишь Роком, тот вырвал из рук их победный венец».
Все задвигались, одобрительно заговорили, а девицы даже захлопали в ладоши.
— Но обождите, — сказал Николай. — Не спешите, Пелагея…
— Поля. Я просто Поля.
— Не спешите, Поля, рукоплескать мне. Я хочу всё-таки поспорить с вами.
— А ну, давайте, давайте, — сказал «босяк» и, поднявшись, подошёл с чашкой к самовару. — Давайте, мы слушаем.
Гости Васильева теперь смотрели на Николая, и он понял, как они видят его, аккуратного гимназиста, слишком чистого в этой компании, слишком изящного в этом мундире, сияющем серебряными пуговицами.
Ему стало неловко и от своих слов, гимназически красивых. Он чувствовал, что краснеет.
— Я готова, — сказала Поля.
Гости уже не пили чай, и все, кроме «босяка» и девиц, курили. Курили и смотрели на Николая.
— Откройте там дверь, — сказал Васильев, — а то мы закоптим наших барышень. — Он явно выручал своего внезапно смутившегося друга. — В следующий раз не захотят ко мне.
— Ничего, мы сами можем закурить, — сказала Поля. — Она встала, подошла к рыжему бородатому парню, взяла у него папиросу и снова села на кушетку. Санин поднёс ей зажжённую спичку.
— Я жду, — сказала она, прикурив.
— Вот вы решили бороться сохой, — сказал Николай. — А один из нас тут готов пойти в деревню лавочником. И другие могут подыскать там себе дело. Понаедем туда и возьмёмся поднимать общину. Но что такое современная сельская община? Этого мы не знаем. Давайте тогда спросим тех, кто хорошо изучил её. Скажем, Златовратского. Человек, кажется, сведущий.
— Да, Златовратский — дельный писатель.
— К тому же горячий защитник общины.
— Совершенно верно.
— К тому же и ваш учитель.
— Горжусь.
— И вы, конечно, верите ему.
— Несомненно.
— И конечно, читали его «Устои».
— Ещё бы!
— Так вот, есть в этом романе симпатичный мужичок. Добрый, умный. На таких и надеются Михайловский и его ученики. Такие, мол, отстоят общину, спасут Россию от капитала. Но что же случилось с героем Златовратского?
— Он предал общину, — сказала Поля.
— Ха, предал! — сказал Санин. — Пустые слова. Он просто стал кулаком.
— А наставница его погибла от чахотки, — сказал Ягодкин. — Тоже народница.
Юный Христос сидел теперь у окна и задумчиво смотрел на улицу, никого не слушая.
— И что же вы хотите доказать? — сказала Поля, картинно откинув руку с папиросой и глядя на Николая с усмешкой.
— Община расползается, — сказал Николай. — Разваливается. И никому её не спасти. Мужикам она не нужна. Кто посильнее, тот поднимается и начинает подминать слабых, а те бегут в город.
— Но ведь не к этому зовёт Златовратский!
— Нам наплевать, куда он зовёт, — сказал Санин. — Ратует за общину, а показывает её развал.
— Все они так, — сказала Соня
— Кто все? — спросила Поля.
— Ваши певцы мужицкой России. Начинают песней, кончают плачем. Или фальшивят.
Николаю сначала казалось, что эти девицы, так похожие друг на друга, в одинаковых суконных платьях, с одинаковыми высокими причёсками, ни в чём не расходятся, по, когда Соня заговорила, он сразу увидел в ней Полину-противницу и свою союзницу.