Как странно, думал Валентайн, схватились врукопашную, словно дети.
Это было похоже на сон.
Фарсел яростно уставился на него и колотил ногами по земле, тщетно пытаясь скинуть Валентайна с себя.
— Теперь говори, — сказал Валентайн, — что все это значит? Ты пришел убить меня?
— Ничего я не скажу.
— Ты был, однако, очень болтлив, когда мы с тобой жонглировали.
— Это было раньше.
— Что мне с тобой делать? — спросил Валентайн. — Если отпущу, ты снова нападешь на меня, если же буду держать — сам замешкаюсь.
— Долго ты меня не продержишь.
Фарсел снова попытался подняться. Он был огромной силы, но Валентайн крепко держал его. Лицо Фарсела стало ярко-красном, жилы на горле вздулись, в глазах горели злоба и отчаяние поражения. Какое-то время он лежал тихо, затем собрал все силы и рванулся вверх. Валентайн не мог противостоять этому рывку.
Теперь было неизвестно, чья возьмет.
Валентайн скатился, а Фарсел изворачивался, чтобы на него навалиться. Валентайн схватил Фарсела за толстые плечи, попытался опрокинуть на спину, но тот оттолкнул его и нацелился пальцами в глаза. Валентайн вывернулся, а затем, не раздумывая, схватил Фарсела за жесткую черную бороду, дернул и ударил головой о камень, выступавший из влажной почвы.
Фарсел глухо заворчал и затих.
Валентайн вскочил, поднял валявшийся кинжал и склонился над врагом. Он дрожал не от страха, от напряжения, как дрожит тетива лука, отпустившая стрелу.
— Фарсел! — крикнул он, опустившись на колени.
Ответа не было. Мертв? Нет. Громадная грудная клетка медленно поднималась и опускалась, и Валентайн услышал хриплое прерывистое дыхание.
Валентайн посмотрел на нож. Что теперь делать? Слит сказал бы — покончить с поверженным, пока он не встал. Нет, невозможно. Убить можно только защищаясь, и, конечно, не потерявшего сознание противника, пусть и убийцу. Убить разумное существо — значит всю жизнь видеть страшный сон. Но если уйти, Фарсел придет в себя и бросится за ним. Вот когда пригодилась бы птицеловная лиана! Валентайн огляделся и увидел высоко на дереве лиану другого сорта, в палец толщиной. Несколькими сильными ударами ножа он отрезал пять больших ветвей и крепко связал Фарсела, который шевелился и стонал, но в себя не приходил. За десять минут Валентайн спеленал его, как мумию, от груди до лодыжек, подергал — лиана держала крепко. Тогда он собрал вещи и поспешил уйти.
Дикое столкновение в лесу потрясло Валентайна, не только сама по себе драка, хотя она была достаточно варварской и должна была надолго расстроить его, но мысль, что враг больше не довольствуется слежкой, а послал убийцу, успокаивала. Раз это так, — думал он, — могу ли я еще сомневаться в правильности видений, сказавших мне, что я — лорд Валентайн.
Заранее задуманное убийство для Валентайна было немыслимо. Никто не может отнять жизнь у другого. В мире, известном ему, это была основа. Даже узурпатор, свергнувший его с трона, не посмел убить его, боясь, что черные сны его не минуют. Но сейчас он, видимо, решился пойти на этот страшный риск.
Если только Фарсел, в надежде на милость своих нанимателей не отважился на убийство самостоятельно, когда увидел, что Валентайн идет к внутренней стороне Острова.
Это было темное дело. Валентайн поежился. Широко шагая по лесным тропам, он не раз напряженно оглядывался, опасаясь снова увидеть чернобородого преследователя.
Но за ним никто не шел. К концу дня Валентайн увидел вдали Террасу Окружения, а за ней плоский белый пик Третьего Утеса.
Никто, казалось, не обращал внимания на спокойно идущего тайного паломника.
Он вступил на Террасу Окружения с таким видом, словно имел полное право на это.
Терраса была большой, богатой, с рядом величественных зданий из синего камня на восточной стороне и садом на этой. Валентайн положил в дорожный мешок с полдюжины спелых бассаплодов, смыл с себя дорожную пыль в бассейне. Набравшись нахальства, он вошел в столовую и взял себе суп и тушеное мясо, затем также играючи вышел и направился в дальний конец террасы. Уже наступила ночь.
Он снова уснул на импровизированной постели, часто просыпаясь с мыслью о Фарселе, а когда стало достаточно светло, встал и пошел дальше. Высоко над лесом поднималась ошеломляющая белая стена Третьего Утеса.