На мгновение решимость Валентайна снова поколебалась. Стоит ли становиться во второй раз Коронованным ценою хаоса, кровопролития и агонии своего народа? Может быть, была воля Божества, чтобы его, Валентайна, скинули? Если он воспротивится этой воле, не вызовет ли он этим страшный катаклизм на равнинах выше Эртсод Гренд, который нанесет удар по душе всего народа, его же ночи будут мучительными из-за сознания собственной вины, и его имя будет, проклято навеки?
Он еще мог вернуться назад, мог отказаться от столкновения с силами Баржазида, мог принять приговор судьбы.
— Нет!
Он уже вел эту борьбу с самим собой и победил, и не нужно начинать все снова.
Ложный Коронованный — человек ограниченный и опасный, и все, что он делает, противозаконно.
Этого нельзя допустить.
— Милорд! — окликнул Хайтлог.
Валентайн повернулся, к герцогу.
— Мысль о войне причиняет мне боль, Хайтлог.
— Она никому не нравится, милорд.
— Однако приходит время, когда войны не избежать, иначе произойдет худшее. Я думаю, сейчас именно такое время.
— Похоже, что так.
— Значит, ты признаешь во мне Коронованного, Хайтлог.
— Просто претендент не мог бы знать, что я напился на коронации.
— Ты будешь сражаться рядом со мной на Эртсод Гренд?
— Конечно, милорд. Сколько отрядов ты возьмешь из Байбируна?
— Скажем, пять тысяч. Огромная- армия мне не нужна.
— Пять тысяч воинов твои, милорд. Если хочешь, бери больше.
— Пять тысяч хватит, Хайтлог. Спасибо тебе, что ты веришь в меня. А теперь давай займемся фруктами и мясом.
Стоянка в Байбируне была короткой — только чтобы Хайтлог успел собрать воинов и захватить необходимый провиант. А затем путь вверх. Валентайн ехал впереди со своими пидрудскими друзьями. Он радовался их благоговению и изумлению, тому, что ахает от восторга Карабелла и даже Залзан Кавол что-то ошеломленно бормочет, когда перед ним открывается красота Горного Замка.
Чем выше, тем чище и приятнее становился воздух, потому что они все ближе подходили к громадным машинам, поддерживающим на Горе вечную весну. Скоро стали видны очертания Сторожевых Городов.
Гора здесь была громадным серым гранитным щитом, верхние склоны которого поднялись так высоко, что исчезали в море облаков. Небо было поразительно яркого голубого цвета, глубже по тону, чем над нижними землями Маджипуры.
Валентайн помнил, как ему нравилось это небо, как неприятно было спускаться вниз, в обычный мир обычных красок. У него захватило дух, когда он снова увидел это небо. Весь холм и гребень, казалось, были окружены искрившимся нимбом таинственного света. Даже пыль вдоль края шоссе казалась блестящей. Вдали можно было увидеть небольшие города-спутники, а высоко над ними — несколько крупных центров. Эртсод Гренд был прямо впереди. Его громадные черные башни отчетливо виднелись на горизонте.
Валентайн смущенно отвернулся, глаза его вдруг увлажнились. Потом попросил Карабеллу:
— Спой мне.
Она улыбнулась и взяла арфу.
— Мы пели это в Тил-омоне. Гору Замка там считали выдуманным местом, романтической грезой.
Она замолчала, Опустила арфу и отвернулась.
— В чем дело, дорогая?
— Ничего. Просто я забыла слова.
— Карабелла!
— Ничего, я же сказала!
— Прошу тебя…
Она повернулась к нему. В глазах ее стояли слезы.
— Это все так удивительно, Валентайн, — прошептала она, — и так странно, так страшно…
— Удивительно — да, но не страшно.
— Это прекрасно, я понимаю. Я и представить себе не могла такие города, такие горы и все прочие чудеса. Только…
— Что?
— Ты возвращаешься домой, Валентайн, к своим друзьям, родным, может, и любовницам. Как только мы выиграем войну, все они соберутся вокруг тебя, будут водить по банкетам и празднествам, и…
Она замолчала.
— Я не хотела говорить тебе этого.
— Говори.
— Милорд…
— Не надо официальности, Карабелла.
Он взял ее за руки и заметил, что Шанамир и Залзан Кавол отошли в другой конец фургона.
— Милорд, — сказала она отрывисто, — что будет с девушкой-жонглером из Тил-омона, когда ты снова окажешься среди принцев и леди в Замке?