— Мне кое-что нужно, — нехотя объяснила Тесме.
— А я надеялась, что ты решила вернуться домой, — огорчилась Мирифэйн.
— Зачем?
Мирифэйн ответила привычной проповедью о возобновлении нормальной жизни, возвращении в общество, о полезном труде. В конце она сказала:
— Мы упустили тебя.
— Может быть, — ответила Тесме, — но я делаю то, что нужно мне. — Она немного помолчала. — Рада была повидать тебя, Мирифэйн.
— По крайней мере останешься на ночь? Мать скоро вернется, она будет рада, если ты пообедаешь с нами.
— Мне еще далеко идти. Я не могу оставаться здесь надолго.
— Знаешь, ты хорошо выглядишь. Загорела, окрепла… По-моему, отшельничество тебе на пользу.
— По-моему, тоже.
— Думаешь еще пожить в одиночестве?
— Мне нравится, — ответила Тесме. Она начала завязывать мешок. — Как у вас?
Мирифэйн пожала плечами.
— По-прежнему. Только я на время отправляюсь в Тил-омон.
— Счастливо.
— Думаю вырваться из нашей заплесневелой зоны и отдохнуть. Холтас поработает там с месяц над проектами новых городов в горах — приходится обеспечивать жильем всех этих инородцев, что начинают прибывать. Он хочет взять с собой меня и детей.
— Инородцев? — переспросила Тесме.
— Ты разве не знаешь?
— Расскажи.
— Ну, иномиряне, живущие на севере, постепенно проникают сюда. Есть один вид, вроде ящериц с руками и ногами, хотят развивать фермы в джунглях.
— Чауроги?
— А, так ты слышала? И еще одно племя, напыщенное и воинственное, с лягушачьими рожами и темно-серой кожей. Холтас говорит, что они заполнили все мелкие должности в Пидрайде, вроде клерков и писцов, а теперь начинают наниматься сюда. Холтас и кое-кто из архитекторов собираются спроектировать для них поселения внутри страны.
— Значит, они не будут вонять в прибрежных городах?
— Что? А, я думаю, часть все равно тут осядет. Никто не знает, сколько их будет, но, по-моему, наши вряд ли согласятся на большое число иммигрантов в Нарабале, да и в Тил-омоне тоже…
— Да, — кивнула Тесме. — Ну, передавай привет, пойду, мне пора. Надеюсь, ты приятно отдохнешь в Тил-омоне.
— Тесме, пожалуйста…
— Что, пожалуйста?
Мирифэйн сказала с досадой:
— Ты такая резкая, такая далекая и холодная! Мы не виделись уже несколько месяцев, а ты еле терпишь мои расспросы и смотришь с таким раздражением. Почему злишься, Тесме? Разве я тебя когда-нибудь обижала? Почему ты такая?
Тесме знала, что бесполезно снова все объяснять. Никто не понимал ее, никто, и меньше всего те, кто уверяет, что любит ее. Стараясь говорить мягче, ответила:
— Назови это запоздалым переходным возрастом, Мири, или возмужанием юности. Ты очень хорошо относишься ко мне. Но только зря, я все равно уйду. — Она чуть коснулась пальцами руки сестры. — Может, загляну еще на днях.
— Надеюсь.
— Только скоро не ждите. Передай всем привет от меня, — сказала Тесме и вышла.
Полная внутреннего напряжения, она торопливо шла по городу, боясь встретиться с матерью или с кем-нибудь из старых знакомых, особенно бывших любовников. Украдкой, как вор, оглядывалась, и не раз ныряла в переулки, заметив того, кого не хотела видеть. Встречи с сестрой было достаточно. Пока Мирифэйн не сказала, что она явно выказывает раздражение, Тесме не сознавала этого. Мири права. Тесме чувствовала, что остатки раздражения еще кипят внутри нее. Эти люди, эти унылые маленькие людишки со своим ничтожным честолюбием, со своими маленьким страхам и маленькими предрассудками, замкнувшиеся в череде бессмысленных дней, — они приводили ее в ярость.
Чумой рассеяться по Маджипуре, сгрызая не нанесенные на карту леса и загаживая необъятный океан, основывать грязные города в местах удивительной красоты и никогда не задаваться какой-либо целью… Слепые, нерассуждающие натуры — это было хуже всего. Никогда они не посмотрят на звезды и не спросят, что это такое.
А ведь именно это волновало человечество на Старой Земле, заставляя превращать в копию материнского мира тысячи захваченных планет. Имеют ли звезды хоть какое-нибудь значение для человечества Маджипуры? Наверное, Старая Земля все еще для них что-то значит и кажется прекрасной, лишившись за прошедшие столетия серой шелухи и накипи, и, несомненно, Старая Земля далеко ушла от Маджипуры, которая за пять следующих тысячелетий станет ее отражением с раскинувшимися на сотни миль городами, всеобщей торговлей, грязью в реках, истребленными животными и бедными обманутыми Меняющими Форму, повсюду загнанными в резервации, — со всеми старыми ошибками, принесенными в девственный мир. Тесме это поражало до глубины души, заставляя кипеть от бешенства. Она считала, что все ее раздражение от путаницы в личных делах, расстроенных нервов, отсутствия любовника, но затопившая ее ярость возникла вдруг от недовольства всем человечески миром. Ей хотелось схватить Нарабал и сбросить в океан. К сожалению, она не могла этого сделать, не могла ничего изменить, не могла ни на мгновение приостановись то, что они называли распространением цивилизации. Все, что Тесме могла — это вернуться в джунгли к сплетающимся лианам, влажному воздуху, пугливым животным болот, к хижине, к увечному чаурогу, который сам был частью затопившего планету прилива, но был еще и тем, о ком она заботилась, кого даже лелеяла, потому что остальным ее сородичам он не нравился, пожалуй, они даже ненавидели его, и, заботясь о нем, она отличалась от них.