— Хорошо, я тебя простила, — сказала она приглушенно. — Теперь ты уйдешь?
— Посмотри на меня, Тесме.
— Лучше не буду.
— Пожалуйста. — Он потянул ее за плечо.
Она угрюмо обернулась.
— У тебя влажные глаза, — сказал он.
— Иногда они меня не слушаются.
— Ты все еще сердишься? Почему? Прошу понять, что я не невежлив. Чауроги не выражают благодарность так, как люди. Но позволь мне это сделать. Я знаю, что ты спасла мне жизнь. Ты очень добрая. Я всегда буду помнить, что ты сделала для меня, пока я был беспомощен. Плохо, что я не сказал тебе этого раньше.
— И плохо, что я тебя выгнала, — пробормотала она низким голосом. — Только не проси объяснить, почему так сделала. Все очень запутанно. Прощу тебе то, что не поблагодарил, если простишь, что я прогнала.
— Мне не за что тебя прощать. Моя нога зажила, и настало время, как ты и подсказала, и я пошел своей дорогой. Я нашел землю для фермы.
— И это было совсем не трудно, верно?
— Да, конечно.
Она встала к нему лицом.
— Висмаан, почему ты занимался со мной сексом?
— Потому что ты, кажется, хотела этого.
— И только?
— Ты была несчастлива и не могла уснуть в одиночестве. Я надеялся, что это успокоит тебя, и пытался по-дружески помочь из сострадания.
— Ах, вот как…
— Я верил, что доставляю тебе удовольствие.
— Да. Да. Это доставляло мне удовольствие. Но ведь ты не отел меня?
Его язык замелькал так быстро, что она решила, будто это соответствует человеческому удивлению.
Нет, — ответил он. — Ты — человек. Как же я могу испытывать влечение к человеку? Мы разные, Тесме. На Маджипуре нас зовут чужаками, но для меня чужак ты, разве не так?
— Я полагаю, так.
— Но я хотел помочь тебе. Я желал тебе счастья. В этом смысле я желал тебя. Понимаешь? И я навсегда останусь твоим другом. Я надеюсь, ты навестишь нас и разделишь щедрые дары нашей фермы?
— Я… да, да, я приду…
— Хорошо. Тогда я пойду, но сначала…
Тяжеловесно, с достоинством он притянул ее к себе и обнял могучими руками. И вновь она ощутила гладкую жесткость его чешуйчатой кожи, вновь небольшой алый язык метался по ее векам, целуя. Висмаан обнимал ее долго. Потом отпустил и сказал:
— Я не могу забыть тебя, Тесме.
— И я.
Она стояла в дверях, наблюдая, как он исчезает у пруда. Ощущение легкости, мира и тепла пронизало ее душу. Она сомневалась, что когда-либо решится навестить Висмаана, Турном и их вылупившихся ящериц, но все было правильно. Висмаан понял. Тесме начала собирать свое имущество и укладывать в мешок.
Была еще только середина утра, и можно спокойно идти в Нарабал.
Она добралась до города после полудня.
Прошел год с тех пор, как она покинула город, и много месяцев, когда была здесь в последний раз. Ее удивили перемены: округу заполонила гудящая суета, повсюду росли новые здания, в Проливе стояли корабли, улицы шумели. Нарабал, казалось, захвачен чужаками: множество чаурогов, хьертов, сотни гигантских четырехруких скандаров, целая круговерть странных существ, занятых своими делами. Тесме с трудом добралась до дома матери, где застала обеих сестер и брата Далкана. Они глазели на нее с изумлением, чуть ли не со страхом.
— Я вернулась, — сказала Тесме. — Я знаю, что выгляжу, как дикий зверь, нужно привести в порядок волосы, надеть новую тунику и снова стану человеком.
Она переехала жить к Раскелорну Ювалу спустя несколько дней, а в конце года они поженились. Иногда она думала признаться ему в том, что произошло между нею и чаурогом, но не решалась, и постепенно случившееся стало забываться, стало казаться не столь уж важным, как и то, откроется она мужу или нет. Она призналась, наконец, десять или двенадцать лет спустя, во время обеда в одном из новых ресторанов в квартале чаурогов в Нарабале за жарким из билантона; много выпила, слишком много золотистого вина, слишком сильно навалились старые воспоминания. В конце своей исповеди Тесме спросила:
— Ты хоть что-нибудь подозревал?
И он ответил:
— Я понял это сразу, едва увидел тебя с ним на улице. Но какое это имеет значение?