Где-то перед вершиной Горы Хайемон Еремайл неожиданно заснул по-настоящему и был удивлен и смущен, когда посыльный мягко потряс его за плечо:
— Ставка Властителя Стиамота, капитан.
Полусонный, ничего не соображающий, Еремайл обнаружил, что все еще сидит прямо, ноги свело судорогой, спина одеревенела. Луны теперь поднялись высоко в небо и ночь была совершенно черной, освещаемая только пламенем полыхающего огня на востоке. Еремайл встряхнулся и вылез из флотера. Даже сейчас, в полночь, в лагере Венценосца царило оживление: спешили куда-то посыльные, в многочисленных палатках горели огни. Откуда-то появился адъютант, узнал Еремайла, отдал ему чрезвычайно официальный салют:
— Ваш визит для нас, капитан, полная неожиданность.
— Для меня тоже. Властитель Стиамот в лагере?
— Венценосец совещается со штабом. Он вас ждет, капитан?
— Нет, — ответил Еремайл, — но мне нужно поговорить с ним.
Адъютант спокойно выслушал его слова. Венценосец в полночь совещается со штабом, а командир небольшого отряда просит о встрече — ну и что? Война есть война, и протоколы меняются каждый день.
Еремайл последовал за адъютантом через лагерь к восьмиугольной палатке со знаком звездного взрыва, которую окружало кольцо охранников, таких же жестких и хладнокровных, как те, что сторожили вход в ущелье Каттикауна.
В последние восемнадцать месяцев на жизнь Венценосца несговорчивые метаморфы совершили четыре покушения. Ни один Венценосец за всю историю Маджипуры не погиб насильственной смертью, но ни один и не вел такой войны.
Адъютант подошел к начальнику караула, а Еремайл вдруг обнаружил себя в центре группы вооруженных людей, слепивших его глаза сводящими с ума яркими факелами и больно вцепившихся в его руки.
— В чем дело? — спросил он. — Я капитан группы эвакуации Еремайл.
— Или Меняющий Форму? — ответили ему.
— И вы считаете, будто сумеете это распознать таким образом?
— Есть и такая возможность.
Еремайл засмеялся:
— Никто и никогда раньше не доказывал свою сущность. Ну, хорошо, проверяйте, только поскорее. Я должен переговорить с Властителем Стиамотом.
И они действительно устроили проверку. Кто-то сунул ему полоску зеленой бумаги и велел коснуться языком. Он подчинился, и бумага сделалась оранжевой. Потом еще кто-то потребовал отрезать клок его волос, поднес к огню.
Еремайл удивленно пялился на происходящее. Прошел месяц с тех пор, как он последний раз был в ставке, и ничем подобным тогда не занимались; очевидно, произошло еще одно покушение, решил он, или объявился еще какой-то ученый шарлатан с новыми техническими приемами. Насколько Еремайл помнил, по настоящему невозможно отличить человека от метаморфа, когда последний принимает человеческий облик, разве что вскрытием. Но на такое он бы не согласился.
— Все в порядке, — сказали ему наконец. — Можете пройти.
Однако одного не отпустили, и охранники вошли вместе с ним. Глаза полуослепшего Еремайла с трудом приспосабливались к полумраку палатки, но чуть погодя он различил с полдесятка фигур в противоположном углу и среди них — Властителя Стиамота.
Кажется, они молились, до него доносились обрывки древнего святого писания. Неужели Венценосец именно для этого встречался ночью со штабом? Еремайл прошел вперед и остановился в нескольких шагах от группы молящихся. Он знал лишь одного из собравшихся — Дамланга из Бибируна, его считали вторым или третьим лицом после самого Венценосца; остальные даже не выглядели солдатами — старцы в гражданском платье с мягкими городскими жестами, может быть, поэты, толкователи снов, но явно не воины. Хотя… война почти кончилась.
Венценосец взглянул в сторону Еремайла, но, видимо, не узнал его.
Еремайл вздрогнул под его торопливым яростным взглядом. Венценосец сильно постарел за последние три года, однако сейчас этот процесс, казалось, пошел быстрее: он стал каким-то бесцветным, одряхлевшим и болезненным, кожа высохла, глаза потускнели. Ему можно было дать лет сто, а ведь они с Еремайлом ровесники, и Еремайл, мужчина средних лет, хорошо помнит день, когда Властитель Стиамот взошел на трон и дал обещание покончить с безумием войны, нескончаемой войны с метаморфами, подчинить древних обитателей планеты, изгнать с территорий, где обосновались люди. Всего тридцать лет, а Венценосец выглядит лет на пятьдесят старше; но все свое царствование провел он в боях и походах, чего не делал до него ни один владыка Маджипуры и, вероятно, ни один не сделает впредь. Воевал в Долине Клайга, в знойных землях юга, в непроходимых чащобах северо-востока, в плодородных саваннах Залива Стойена, год за годом окружая метаморфов своими двадцатью армиями, загоняя их в лагерь для интернированных. Теперь он почти завершил свой труд — свободными оставались лишь несколько отрядов Меняющих Форму на северо-востоке. Постоянная борьба, долгая неистовая жизнь войны наложили свой отпечаток, и едва ли теперь он, вернувшись в ласковую весну Замка Горы, мог в полной мере насладиться привилегиями, даруемыми троном. Время от времени Еремайл задумывался, как поступит Венценосец, если умрет Понтифик и его призовут на иную вершину, заставив занять место в Лабиринте. Откажется он и оставит себе венец Властителя, чтоб продолжить походы, или нет? Но Понтифик, судя по сообщениям, находился в добром здравии, а перед Еремайлом стоял сейчас Властитель Стиамот, постаревший и усталый. И Еремайл вдруг понял, что Айбилу Каттикауну не достает понимания, почему Венценосец так стремится закончить войну, невзирая на цену.