— Кто? — спросил Венценосец. — Финивэйн?
— Еремайл, господин, командующий зоной эвакуации.
— Еремайл?.. Да, Еремайл. Я помню. Подойдите, капитан. Мы возносим благодарность Дивине за окончание войны. Эти люди прибыли к нам от хранящей наши сны моей матери, Властительницы Острова Снов, и мы хотим провести ночь, восхваляя Дивине. К утру огненный круг будет замкнут. Подойдите, Еремайл, присоединяйтесь к нам. Вы ведь знаете песнопения Властительнице, не так ли?
Еремайл в ошеломлении слушал дребезжащую речь Венценосца. Эта увядшая сухая ниточка — все, что осталось от его величественного голоса; герой, полубог иссох и угас в долгих походах; ничего не осталось, тень самого себя. Вглядываясь в него сейчас, Еремайл поражался и не мог вспомнить, был ли Властитель Стиамот в его памяти могущественной фигурой или только мифом…
Венценосец кивнул. Еремайл подошел ближе. В своем воображении он уже выстраивал слова, которые намеревался сказать, оказавшись в палатке: «Господин, на линии огня стоят владения человека, который не двинется с места и не позволит увести себя силой. Он может уйти только мертвым, и, господин, он слишком хороший человек, чтобы погибнуть так. Я прощу вас, господин, остановите летателей. Может быть, можно выработать какую-нибудь иную стратегию, чтобы разгромить метаморфов, когда они начнут спасаться бегством из зоны огня, но нет нужды простирать разрушение дальше той точки, до которой мы уже добрались…»
Но теперь Еремайл видел, что невозможно просить Венценосца отложить окончание войны хоть на один час. Ни ради Каттикауна, ни ради Еремайла, ни ради священной Властительницы — своей матери он не может остановить летателей в эти последние часы, и возможность окончания войны попирала все остальное. Еремайл мог своей властью попытаться задержать летателей, но ни просить Венценосца, ни требовать он не мог.
Властитель Стиамот наклонился к нему:
— Что с вами, капитан? Что вас беспокоит? Станьте-ка рядом. Помолитесь с нами, капитан, присоедините свой голос к благодарности Дивине.
Начался новый гимн. Такой мелодии Еремайл не знал; он подпевал, импровизируя. Затем последовал второй гимн, третий — этот Еремайлу был знаком, и он запел, но без души и немелодично. До рассвета оставалось совсем немного. Он быстро отодвинулся в темный угол и выскочил из палатки. Да, солнце близилось — зачинавшиеся на востоке первые зеленоватые проблески играли на склоне Хайемон; пройдет еще час или немного больше, пока лучи поднимутся по горной стене и осветят обреченное ущелье на юго-востоке. Еремайл почувствовал, что валится с ног, он уже давно мечтал выспаться. Он высмотрел адъютанта и спросил:
— Отправите мое сообщение офицеру на Зугнорском Пике?
— Конечно, капитан.
— Передайте ему, пусть летатели действуют по плану. Я останусь здесь на день и вернусь вечером, когда немного отдохну.
— Хорошо, капитан.
Еремайл отвернулся и посмотрел на запад, все еще укутанный ночным мраком, исключая те места, куда падал отсвет ужасной огненной сферы. Вероятно, Айбил Каттикаун всю ночь был занят тем, что поливал из шлангов и насосов свой дом и землю. Разумеется, это ничего не изменит: огонь такой силы пожрет все на своем пути и ничего не оставит. Айбил Каттикаун сгорит в своем доме, и нет никакой возможности помочь ему. Еремайл мог бы спасти его, рискнув отдать приказ действовать силой, рискнув жизнями ни в чем не повинных солдат, но, скорее всего, и тогда не сумел бы. Спасти Каттикауна он мог бы лишь в одном случае: решившись, хоть ненадолго, игнорировать приказ Властителя Стиамота. Но он не посмел. Теперь Каттикаун погиб. После девяти лет, проведенных в походах, подумал Еремайл, я все-таки убил, убил одного из своих…