Я его знал. Я был близок к нему.
По-настоящему близко.
Так близко, что мог бы вогнать кол ему в сердце.
Габриэла Муньос:
Некоторые детишки, когда ты им это скажешь, начинают краснеть и бледнеть, что-то бессвязно бормочут и задыхаются. Некоторые — но только не Эйнджел Тодд.
Зато мамаша выдала по полной программе: и краснела, и бледнела, и ходила по комнате из угла в угол, и смотрела в окно, и курила, как гребаный паровоз.
Эйнджел посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я очень рад, правда».
Тимми Валентайн:
Когда я увидел его в первый раз, я ему позавидовал.
В нем уже проступала зарождающаяся сексуальность. Он был теплый, и полнокровный, и весь такой воодушевленный. Он был живой.
За все это я бы, не думая, отдал свое бессмертие.
2
Сеанс в песках
• ищущие видений[4]•
Несмотря на свои скандальные участия в телевизионных ток-шоу и на частые появления на страницах «Enquirer», Симона Арлета, по слухам, считала себя женщиной замкнутой, любящей уединение. У нее не было ни дворца в Голливуде, ни шикарного офиса на Родео-драйв. Тем, кто хотел ее видеть, надо было проехать миль пятьдесят — шестьдесят, и отнюдь не по скоростной автостраде. Но Петру Шилох не пугала такая поездка — ее не пугали ни дорога в каньоне, ни обжигающее солнце пустыни Мохаве. В последнее время Петру вообще мало что волновало. Со смертью Джейсона все изменилось.
На ее серебристом «ниссане» стоял двигатель средней мощности; и каждый раз, когда дорога шла в гору, мотор натужно рычал. Кондиционер работал на пределе, двигатель работал на пределе, и сама Петра была на пределе. Она едва поборола в себе искушение остановиться на ближайшей заправке, если таковая вообще обнаружится, позвонить оттуда в поместье и отменить интервью.
Впрочем, заправки так и не обнаружилось, да Симона Арлета — особа весьма эксцентричная, властная и надменная, профессиональная гостья дневных ток-шоу, провозгласившая себя некоронованной королевой медиумов — никому не позволит указывать ей, что делать. Петра старалась сохранять спокойствие, хотя пот уже тек по лицу в три ручья и заливал глаза.
Если бы было возможно хотя бы перенести эту встречу... на другой день, на следующую неделю. Голова раскалывалась от боли. Петра пошарила в бардачке — где-то там должен быть адвил. Для предменструального синдрома вроде бы еще рановато, но опять же в последнее время месячные приходят крайне нерегулярно. Она покрутила настройки радио. Электронная музыка в стиле New Age приглушенно заиграла за гулом кондиционера. Музыка не успокаивала. Петра поставила радио на автопоиск станций. Дикторы монотонно бубнили. Проповедники пламенно проповедовали. «Metallica» била по ушам. А потом, словно выкристаллизовавшись из плотного воздуха, зазвучал голос Тимми Валентайна. Почему именно эта песня? Петра попыталась переключиться. В конце концов ее статья — и о Валентайне тоже. На самом деле больше всего — о Валентайне. Собственно, именно из-за него она и взялась за статью. Ответ, на ее горе, лежит где-то в музыке этого мальчика, который взорвался, как суперновая, в начале восьмидесятых, ослепил всех своим светом и вскоре исчез без следа при таинственных обстоятельствах, и это исчезновение восприняли как самый сенсационный и самый эффектный публичный трюк последнего десятилетия. Что с ним стало? Он умер? Или прячется где-нибудь — вместе с Элвисом, в пещерах Марса[5] или в туманах Венеры? Осталась только музыка.
Петра вцепилась в руль. Нездешний, почти неземной голос мальчика заставлял забыть и о слащавой мелодии, и о банальном тексте. В его музыке было что-то такое, что было как бы за пределами музыки... ошеломляющее ощущение развращенной невинности, всепоглощающая трагедия. Наконец песня закончилась. Финальная каденция задержалась в сознании, как память о незабываемом сексуальном переживании.
Машина с натужным рычанием поднялась на вершину холма. Потом дорога резко пошла под уклон, и «ниссан» набрал скорость на спуске, по самому краю отвесного обрыва над морем песка и колючего кустарника. Солнце светило прямо в глаза. Петра на миг ослепла. «О Господи, — подумала она, — дорога трясется, раскачивается, как кобра под дудочку заклинателя змей, а я ничего не вижу. О Господи, я ничего не вижу...»
Мальчик стоял на дороге. Мальчик с наушниками в ушах.
Она отчаянно просигналила, чтобы он убрался с дороги.
Он посмотрел на нее голодными глазами. Мальчик с соломенно-желтыми волосами, в футболке и грязных джинсах. Она просигналила еще раз. Он не сдвинулся с места.
"Господи, он хочет, чтобы я его сбила", — подумала Петра, а потом солнце опять ослепило ее на миг, и она вдарилась в панику...
Петра вдарила по тормозам. В лобовое стекло полетели камушки. Удар, и мальчик, раскинув руки, упал на капот. Его лицо вжалось в стекло... мальчик, повесившийся на дереве... язык вывалился изо рта... кожа сине-зеленого цвета... глаза вылезли из орбит... Джейсон.
Машина остановилась посреди дороги. Вдалеке что-то грохнуло. Грохот отдался дрожью во всем теле. Что это — землетрясение? Петра не знала: то ли это трясется земля, то ли это трясет ее.
— Джейсон, — сказала она вслух.
Джейсон исчез. Это был просто еще один призрак. И не было никакого землетрясения. Как и в тот черный день, когда она нашла сына мертвым. Никакого землетрясения. Никакой зловещей кометы на небесах, знаменующей его уход. Пара строк в местной газете. Очередное самоубийство подростка, связанное с оккультизмом. Еще одна единичка в статистику. Мой сын, подумала она.
«Хватит меня донимать, — сказала она ему. — Перестань. Я так любила тебя, так любила. Ты не имел права меня бросать. Господи, что я тебе сделала?» Джейсон, Джейсон. Она закрыла глаза и увидела как наяву: мальчик, лимонное дерево и кожаный ремень ее бывшего мужа — единственная из вещей, которую он оставил, когда сел в машину и укатил от них в ночь. Навсегда. Девять лет назад.
Мальчик, повесившийся на лимонном дереве. Тяжелый запах лимонов, забрызганных спермой. В наушника его CD-плейера еще звучала музыка. Песня называлась «Вампирский Узел».
Посередине дороги, омытая удушающим солнечным светом, Петра Шилох сидела в машине и плакала. Горько, навзрыд. Пока она изливала свою тоску и бессильную ярость, мимо не проехало ни единой машины. Она была абсолютно одна.
Один на один с памятью о сыне.
• колдунья •
Черепашка ползла по мраморной столешнице на письменном столе в комнате без стен, в центре особняка Арлета. Симона Арлета рассеянно погладила черепашку по панцирю, перебирая бумаги из толстой папки с надписью «Мьюриел».
Повсюду горели свечи. Высокие тонкие свечи и толстые низкие, свечи в форме мифических животных и в форме восковых слов Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. Свечи с ароматом жасмина, лимона и тыквы, черники, хвои и мускуса. В одном углу стояли в ряд обетные свечи с изображением святой Барбары, обезглавленной мученицы, которая на самом деле — Шанго, бог, дающий власть над людьми. Тени плясали на стенах. Симона убрала с лица сине-белые локоны, чтобы они не лезли в глаза, и принялась перебирать старые письма Мьюриел Хайкс-Бейли.
Мьюриел была просто глупой старухой, дилетантом; она понятия не имела, во что ввязалась. Но ей хотя бы удалось умереть зрелищно и эффектно: ее разорвало в клочки, прямо на сцене на рок-концерте, причем половина аудитории пребывала в уверенности, что это — очередной потрясающий спецэффект от изобретательных технарей из команды Тим-ми Валентайна. Мьюриел и ее увядшие друзья из Кембриджа... старики, которым хотелось придать остроты напоследок своему застоявшемуся декадентскому существованию... сколько в них было пафоса и патетики. Мьюриел Хайкс-Бейли была никакой не ведьмой. Но она показала Симоне дорогу к Тимми Валентайну, источнику почти неистощимой дьявольской силы.
Он, читала она, есть стихийная сила непонятной природы. Убедилась, когда он являлся мне в снах. Многие черты, присущие инкубам — или это суккубы? Всегда их путаю, никак не могу запомнить.
4
Обряд поиска видений известен примерно у половины племен американских индейцев. Преследует целью заручиться поддержкой духа-покровителя. По обряду человек уединяется на несколько дней без еды и питья в месте, якобы посещаемом духами, где он молится, прося их о покровительстве.
5
Имеется в виду Элвис Пресли. Когда Пресли умер, многие его фанаты отказывались верить в смерть своего кумира. Они утверждали, что он не умирал, а просто сымитировал свою смерть; а совсем уже «повернутые головой» верили, что король переселился на Марс.