Соединенные Штаты нуждались в помощи не Англии, а СССР, чтобы победа над Японией не обошлась им слишком дорого. И была еще одна причина, которую Вашингтон таил даже от У. Черчилля. Г. Трумэн и его ближайшие советники полагали, что при тогдашнем раскладе сил американская позиция за столом переговоров будет «скорее шаткой, чем прочной». Военный министр Г. Стимсон втолковывал своему шефу, что было бы ужасно «пускаться в рискованную игру со столь большими ставками в дипломатии, не держа в руке Вашей козырной карты». Под «козырем» имелась в виду атомная бомба. До встречи с русскими надо самым срочным образом ее испытать, чтобы знать, «есть у американцев это оружие или нет». В бомбе виделся «страшно нужный „противовес" русской силе».
Поэтому открытие Потсдамской конференции под разными предлогами оттягивали, чтобы предстать на ней, если все сложится, как задумано, не одной из трех равноправных союзных держав, но единственной, всемогущей сверхдержавой. 16 июля на полигоне в штате Нью-Мексико был взорван испытательный ядерный заряд. 17 июля главы правительств собрались в Потсдаме на первое пленарное заседание. 17 июля Г. Трумэн, еще не посвященный в детали испытания, уверял И.В. Сталина в своей готовности дальше сотрудничать и взывал к союзническим чувствам во имя совместного сокрушения японских милитаристов. На следующий день, 18 июля, он запишет в своем дневнике: «Бомба, а не русское вступление в войну, стала единственным по-настоящему важным делом в Потсдаме».
Правда, президента не оставляли сомнения, что Япония немедленно признает себя побежденной после атомной бомбардировки. «Даже если япошки будут дикими, жестокими, безжалостными и фанатичными, – занес Г. Трумэн в свой дневник мысль, осенившую его 25 июля, после того как он уже отдал приказ об атомных налетах на Японию, – мы в качестве лидера мира общего благополучия не можем сбросить эту ужасную бомбу на старую столицу (Киото) или на новую (Токио)». И чуть ниже добавил: «Наверное, это самая ужасная штука из всех когда-либо созданных, но ее можно сделать и самой полезной». Президент вел речь, как отмечается в авторитетном американском исследовании, о «возможном влиянии (атомной бомбардировки) на события после войны».
Пока же война не закончилась, чутье побуждало к осторожности. Глава администрации не пошел целиком на поводу у Черчилля и других, кто без долгих раздумий и внутренних терзаний вынес приговор антигитлеровской коалиции: «Русские нам больше не нужны». Президенту больше импонировало свертывание отношений с СССР по частям. Он распорядился пересмотреть планы вторжения в Японию, которые предусматривали участие советских вооруженных сил в завершающей кампании против японской метрополии и, соответственно, в ее оккупации. Зная точную дату готовности Советского Союза к выступлению, Г. Трумэн дал задание подчиненным позаботиться о том, чтобы первая бомба спалила японский город до советского объявления войны Японии, дабы пропаганда могла затем утверждать, что Токио капитулировал перед атомом.
Нет, мы с вами не отвлеклись от нашей темы. Заседания конференции поглощали не самую существенную долю энергии американской делегации. Потсдаму было суждено стать на короткое время штаб-квартирой, где формулировалась изначальная ядерная стратегия Соединенных Штатов. Отсюда ушел приказ, обрекший полмиллиона японцев на гибель и мучения для возвеличивания потенций американского империализма. Потсдам, еще до бомбардировки Японии, стал и первой политической мишенью атомной бомбы, первым полем, где попыталась проложить пробную борозду американская атомная дипломатия.
Г. Трумэн неофициально известил И.В. Сталина о том, что США создали «бомбу необычайно большой силы» только 24 июля, в день подписания приказа о ядерном ударе по Японии. Но о намерении использовать «особую бомбу» не было произнесено ни слова: сюрприз предназначался одновременно и Токио, и Москве. Цель сообщения советскому руководителю президент и активно ему ассистировавший У. Черчилль видели в том, чтобы потрясти собеседника, заставить его теряться в догадках, выбить его на все оставшееся время конференции из седла. Тщательно спланированная акция дала, однако, осечку. Сталин ни о чем не стал расспрашивать Г. Трумэна, не выказал ни удивления, ни волнения, и в этом смысле на самой Потсдамской конференции радиоактивных осадков не выпало.