Кажется, только лошади и настраивали Тошу на лирический лад, ничто другое не могло его угомонить. Шалун он был отчаянный, да к тому же еще и изобретательный. Дворники, садовники и даже кучера боялись его как огня. Никогда нельзя было предвидеть, что он выдумает в следующую минуту.
Под его предводительством мальчики то мчались куда-то на неоседланных лошадях, без сопровождающего взрослого, что категорически запрещалось, то по каким-то причинам, вытаптывали клумбы, то через слуховое окно тайно проникали на чердак и воображали себя там на необитаемом острове, то нападали на малинник, то выдумывали еще что-нибудь, совершенно не предвиденное взрослыми.
Серьезный Тоша, уезжавший из Германии с твердым намерением стать художником, временно уступил место беззаботному веселому мальчугану, увлеченному настоящим и вовсе не думающему о будущем.
Валентина Семеновна то ли держалась принципа «непротивления», то ли просто не умела влиять на Тошу дисциплинирующе, но очень скоро к ней перестали обращаться с просьбами утихомирить сына. Единственно, кого он признавал и кого беспрекословно слушался, это Елизавету Григорьевну Мамонтову. С ней у него завязались добрые и нежные отношения, перешедшие впоследствии в глубокую, почтительную любовь со стороны Серова и в трогательную нежность со стороны Мамонтовой. Позднее Валентин говорил, что он ее любил не меньше матери.
Савва Иванович тоже, несмотря на многочисленные жалобы домочадцев, относился к Тоше с большой симпатией. Ему нравилась смышленая физиономия мальчика, его удивительная храбрость, правдивость, умение принять безропотно любое справедливое наказание, а главное, он, так же как и Антокольский, едва увидав рисунки маленького Серова, сразу же понял, как необычайно он одарен. Тогда же Мамонтов принял Тошу в свое широкое любвеобильное сердце и никогда не изменял своей любви.
В это абрамцевское лето претерпело изменение Тошино имя. Мамонтовские мальчики переиначили Тошу в Антошу, а из Антоши очень просто получился «Антон», так и стал навсегда в мамонтовской семье Тоша Антоном.
Это имя на всю жизнь пристало к Серову. Он привык к нему, полюбил и не раз говорил:
— Ну какой я Валентин, я Антон!
Все близкие друзья так его и звали.
В это первое, проведенное Серовыми в Абрамцеве лето искусством там занимались мало. Только музицировали дамы да пели Савва Иванович и кое-кто из заезжих гостей. Из художников, кроме старого друга Мамонтовых — Неврева, никто не появлялся, и, может быть, поэтому Тоша карандаша в руки не брал. Жизнь в Абрамцеве была так привольна и интересна, что не до того ему было. И все равно она, несмотря на бездумное и бездельное времяпрепровождение, благотворно повлияла на мальчика.
Да и как могло не повлиять благотворно это лето на Антона, жившего несколько лет скучноватой, чрезмерно экономной, размеренной жизнью? Прекрасная обстановка Абрамцева, множество картин, книг, игр, постоянные пикники, прогулки то верхом в лес, то на плотах по реке Воре, поездки к Троице-Сергию или в соседние села — все это дало множество впечатлений, отложившихся в глубине художнической памяти Серова.
А чудесные абрамцевские пейзажи, широкие просторы полей, пригорки, покрытые шиповником, пруды, чуть тронутые ряской, тихие заводи, заросшие лилиями и кувшинками, леса, полные земляники и грибов, где с легким шелестом прыгали с дерева на дерево белки, где пели, свистели и щелкали птицы, где не редкостью было увидеть пробегавшего зайчонка, — разве он встречал где-нибудь такое?
А удивительные абрамцевские закаты, то нежные, сиренево-зеленые, то алые, с темными бурными тучами, клубящимися у горизонта, или кружевные туманы, поднимающиеся из овражков, от прудов, над течением реки Вори, или светлая легкая зелень берез на фоне синих елей — разве такое может забыть художник, даже если ему всего десять лет? Он, может быть, и не запомнит всего, но он впитает это в себя, и виденное станет частью его сознания.
Вообще все это лето было бы счастливейшим, безоблачным, полным блаженного познавания жизни, если бы не случилось события, задевшего душу, ранившего Тошу, как всегда ранят подобные вещи каждого ребенка. В усадьбе Мамонтовых жил молодой студент-медик, репетитор мальчиков, простой, милый юноша, охотно бродивший со своими учениками и Антоном по лесам, удивший с ними рыбу, рассказывавший веселые истории из своей недавней гимназической жизни. Иногда бывало, что Василий Иванович Немчинов, так звали студента, сердился на ребят за шалости, иногда даже наказывал их, но на него никогда не обижались: он был добрым товарищем и к тому же еще прекрасно пел украинские песни. Но пришел день, когда Антон возненавидел его смертной ненавистью, правда, скоро ненависть сменилась просто огорчением, а позже и совсем стерлась. Как ни был мал и наивен Тоша, но инстинктивно он понял, что у Немчинова с его матерью отношения изменились, что она «слишком хорошо» стала относиться к Василию Ивановичу.