Шестнадцатилетний Серов. Автопортрет.
«Горбун». 1880.
Портрет С. И. Мамонтова. Рисунок. 1879.
Большие, выпуклые глаза внимательно и критически глядят вперед. Возможно, он слушает чей-то рассказ или чтение. Но кажется, вот-вот он вскочит, подвижной, быстрый, торопливо пробежится по комнате и тут же на ходу примется спорить или убеждать — весело, бодро, уверенно.
А на одной из соседних страниц — милая сердцу Антона Елизавета Григорьевна. Спокойное, немного скуластое лицо, грустно-сосредоточенные глаза. Чувствуется, что это человек, который живет своей большой внутренней жизнью и что жизнь эта не проста и не легка. Ни тени улыбки на губах, ни тени улыбки в глазах, и это налагает на лицо оттенок печальной отрешенности.
Тоше всего четырнадцать лет, никто никогда не говорил с ним об отношениях в семье Мамонтовых, а внешне там всегда все безупречно. Но талант, помимо сознания, заставляет мальчика быть прозорливым. Каждый, поглядев на нарисованный Тошей портрет Елизаветы Григорьевны, скажет: «Эта женщина несчастлива». Она не вскочит, как Савва Иванович, не примется тут же спорить, убеждать — весело, бодро, уверенно. Это ей чуждо. Она будет искать для себя успокоения в другом — в труде, в заботе об окружающих, в тихом уединении. То умение читать в душах своих моделей, которое так поражает в полотнах зрелого Серова, начинает проявляться уже в его юные годы.
В альбомах этого лета есть пейзажи, нарисованные легкими, точными штрихами. Очень выразительно изображение деревеньки Быково — жилые амбарушки на косогоре, сарайчики, зады бедной русской деревни и поле перед ними с тощими копнами сжатого хлеба. Все чаще появляется скучный, простенький русский пейзаж на страничках серовского альбома. Такой тихой и лирической ему, еще мальчишке, открылась его родина, такой она мила ему, и такой он заносит ее в свою памятную книгу.
Антон берется и за жанр. Рисует сценки, иногда серьезные, иногда юмористические. Вот, например, старомодный экипаж «линейка», на ней едут женщины и кто-то из друзей мальчишек, унылый, с завязанными зубами — очевидно, его везут к врачу.
Все абрамцевское лето 1879 года отражено в маленьких потрепанных альбомах. Здесь и портреты мамонтовских гостей, и сценки, замеченные Антоном в вагоне третьего класса, и пейзажи, и лошади. Но иногда и его обуревают воспоминания, и тогда Антон возвращается душой на Украину, в Киев, в Ахтырку, и рядом с абрамцевским пейзажем появляется дом Василия Ивановича Немчинова, в котором так покойно и счастливо жилось всего лишь два года назад, уголок его сада.
Все это лето Антон часто вспоминает Украину.
О ней много говорят у Мамонтовых. Увлеченно описывает Репин свои харьковские просторы. Расхваливает Киев Адриан Викторович Прахов, знаток старорусской церковной живописи, толстяк и хохотун. Вечерами Савва Иванович блистательно читает Гоголя. А все это потому, что всех мамонтовских гостей увлекла и захватила история Запорожской Сечи, вольной и смелой казачьей республики, хранительницы русских границ. Репин ходит сам не свой. Он чует сюжет, понимает, как он близок его душе, но пока еще не разобрался полностью, как строить его, какие выбрать типы. Знает только, что основой возьмет ответ запорожцев на наглое, самоуверенное письмо турецкого султана, услышанный как-то у Мамонтовых.
Под застольные разговоры Илья Ефимович набрасывает композицию предполагаемой картины, варьирует позы, рисует бритые головы с оселедцами. Дома маленький сынишка Юрка наряжен в шаровары и свитку. Антон поглядывает на все это настороженно.
— Мы еще побродим с тобой по путям Тараса Бульбы, Антон, — заверяет Репин ученика. — Дай только срок. Побродим…
VII. ПО СКИФСКИМ ДОРОГАМ
Жара. Ярко-голубое без единого облачка небо и палевый песок. А кругом невысокие гранитные темно-серые скалы, немного дальше — кустарник с прямыми зелеными, словно из железа вырезанными листьями, а впереди, за скалами, ровная широкая степь какого-то удивительного нежно-лимонного цвета.
Трое разомлевших от жары красно-коричневых хлопцев принимают у небольшой пристани полупустой паром. Грохоча, съезжают на землю запряженные ленивыми конягами телеги, бодро скатывается плетеная бричка, сходят несколько пеших пассажиров.