Эвелин Энтони
Валентина
Глава первая
Июнь тысяча восемьсот двенадцатого года как нельзя лучше подходил для военных действий. Стояла ясная теплая погода, дороги просохли, и вода в реках словно замедлила свое течение. Тихая сельская местность напоминала цветущий сад, разделенный рекой Неман на две части, две страны — Польшу и Россию. На русской стороне стояла полумиллионная армия царя Александра I, а на польской ждали приказа к наступлению прошедшие всю Европу полки Наполеона Бонапарта, императора Франции. И в этих полках насчитывалось не менее полумиллиона воинов, и среди них — стотысячная кавалерия, Всю весну Европа затаенно ждала, поведет ли Наполеон свое войско против давнишнего противника — русского царя, но все то время, как наполеоновские войска подтягивались из самой Франции к русской границе, сами русские, казалось, пребывали в безмятежном спокойствии. В действительности же Россия хотела, чтобы Франция ввязалась в войну, и наконец к июню война стала неизбежной.
Единственной страной, которая испытывала искреннюю симпатию к Франции и ожидала выгод от грядущей войны, была Польша, перенесшая три раздела за последние двадцать три года. Все, что осталось от некогда могущественного королевства, — это Княжество Варшавское, к тому же управляемое саксонским королем. Саксония, а следовательно, и Польша, находились под французским протекторатом, и поляки всецело следовали за Наполеоном в его устремлениях и сражались в его рядах, надеясь, что с окончательной победой Наполеон возвратит им утраченную независимость и восстановит единство страны.
Город Данциг к лету превратился в передовой плацдарм, поскольку война была делом решенным; сам Наполеон прибыл в Данциг кружным путем через Дрезден вместе со своей второй женой, австрийской принцессой Марией-Луизой.
Польские магнаты собрались в Данциге, который сейчас, когда он стал отправным пунктом грядущего французского похода, был переполнен дворянством. Этот городок, вообще говоря, вовсе не был сколько-нибудь великосветским, и местные жители, радуясь знаменательному событию, украсили его, как могли, в честь прибывшего императора. Среди приехавших магнатов был и один из самых богатых и влиятельных людей в Польше — граф Теодор Грюновский, оставивший свое львовское поместье, чтобы представиться французам; при этом он рассчитывал, что высоким сановникам могут потребоваться его услуги, и готов был оказать необходимое содействие. Ранним вечером восьмого июня Грюновский, откинувшись в кресле, наблюдал за тем, как его жена одевалась к приему в честь Наполеона Бонапарта.
Ему нравилось подолгу смотреть на нее, ибо она была красива, а граф обладал незаурядным эстетическим вкусом. Точно так же он любил все красивое — будь то картины или дорогая мебель; он получал наслаждение от музыки, от утонченных блюд за обедом, от редких вин. Его коллекция китайского фарфора была поистине бесценной. По натуре он был заядлым коллекционером, собирателем красоты, и его молодая жена, в сущности, тоже представляла собой очередной прекрасный экспонат, довольно дорогой, хотя китайский фарфор обошелся ему все же несколько дороже, а с лошадями он проводил чуть больше времени, чем с ней.
В молодости он не особенно жаждал жениться, поскольку пользовался неизменным успехом у женщин, которые всегда оказывались ниже него по положению и не смели даже исподволь выказать свое недовольство, если ему вздумалось бы обращаться с ними дурно. За много лет он вполне свыкся со своим собственным образом жизни, и только мысль о неизбежной необходимости оставить наследника своего титула и своих владений принудила его со вздохом отказаться от холостой жизни и начать поиски достойной его жены.
Валентину он впервые встретил, когда ей было шестнадцать лет. Он остановился у ее отца в поместье Чартац, намереваясь для вида заняться охотой, тогда как настоящей целью его приезда туда было желание выяснить, не подойдет ли ему в жены старшая дочь графа Прокова, которая все еще была не замужем.
Александре исполнилось двадцать семь, что было отнюдь не блестящей рекомендацией для невесты в эпоху, когда девочек старались выдать замуж лет с четырнадцати. Однако когда Теодор навел о ней кое-какие справки, то выяснил, что эта дочь от первого брака графа имеет за собой в качестве приданого огромное состояние, унаследованное от матери — русской княжны. Это обстоятельство очень привлекало Теодора. Кроме сведений о наследстве, он узнал тогда только то, что младшая дочь — от второй жены, высокородной польской аристократки, далеко не столь богата, как ее старшая сестра. Обе жены графа умерли, недолго прожив в браке, и теперь старик остался один с двумя дочерьми в своем обширном поместье. Во время одной из своих поездок в Варшаву он послал Теодору любезнейшее приглашение на охоту, также, очевидно, думая о замужестве дочерей.