Появление графа и графини Грюновских привлекло всеобщее внимание. Они не часто показывались в городе, но о необычайной красоте Валентины уже ходили слухи. Сам граф, вероятно, наслаждался произведенным впечатлением, искоса поглядывая в сторону жены от дверей, где он беседовал с графом Потоцким. Черные локоны Валентины и пурпурный бархат платья оттеняли свежесть ее светлого лица, а на ее груди и в ушах каплями темного вина горели тяжелые рубины. Ее платье могло бы показаться сдержанным в сравнении с обильно разукрашенными одеяниями остальных женщин, но его утонченный покрой и стиль были словно неотделимы от стройной, изящной фигурки владелицы, а в изысканном абрисе линии груди и плеч виделась рука великого творца, так точно совместившего соблазнительное тело с прекрасным платьем. С ее плеч ниспадала на спину длинная газовая накидка, окаймленная у самого пола широким золотым кантом.
Даже видавший виды граф Потоцкий был несколько смущен ее красотой. Впрочем, она показалась ему не только обольстительной, но и достаточно развитой, чтобы сообразить, что интересы ее патриотизма могут завести гораздо дальше простого подслушивания, но мучиться соображениями морального плана Потоцкий решил предоставить ее мужу. Потоцкий хотел бы объяснить все это и ей, но не мог выбрать момента. На сей раз в планы магнатов не входило свести Валентину с самим Наполеоном, чтобы не повторять ошибки с Валевской, которая не смогла устоять перед обаянием властелина половины Европы. И кроме того, император был уже занят…
— Мадам, вы меня покорили, — учтиво сказал он. — Я никогда еще не видел чуда, подобного вам. У меня такое чувство, что этой ночью цветут все цветы Польши!
Валентина с улыбкой поблагодарила его. Ей показалось, что пришла пора самой заговорить о том, о чем ей твердил сегодня муж. Она была права. Потоцкий был, несмотря ни на что, человеком чести. И хотя необходимость разведки против французов была крайне насущной и дело не допускало колебаний, он понимал, что все просто в теории, а отнюдь не в жизни.
— Я рада служить вам, Ваша Светлость, — сказала она, собравшись с духом. — Мой муж рассказал мне о ваших заботах, и… я сделаю все, что могу, для своей страны. Вы можете положиться на меня.
— Да, теперь я вижу, — произнес он, целуя ее руку. — Польша всегда была счастлива в детях своих.
Они разошлись и смешались с толпой. Муж похвалил ее поведение, но тут же отвлекся для разговора о политике с друзьями. Валентине оставалось изредка вставлять слово в необязательную и пустую беседу пышных разодетых дам, в остальное время разглядывая убранство комнаты. Прибытия Наполеона ожидали с минуты на минуту, все его приближенные уже собрались. Если ей предстояло вступать в контакт с кем-нибудь из них, то терять время со знакомыми поляками, вероятно, незачем. Но она не хотела предпринимать что-либо без особого указания графа. И неожиданно она почувствовала на себе чей-то взгляд. Человек, который смотрел на нее, казалось, находился слева. Когда она повернулась туда, то сразу же столкнулась глаза в глаза с французским офицером, стоявшим в окружении воодушевленно воркующих женщин и польских военных. Он был высок и держался надменно, на что давали ему право погоны полковника Императорской гвардии на плечах и орден Почетного Легиона на груди. Его короткие черные волосы с легкой проседью не были расчесаны на пробор, как это принято было у французов. Глаза его были странного цвета, цвета сабельной стали, и сабельный же шрам рассекал его породистое лицо, слегка загрубевшее под ветрами заморских стран. Как и большинство мужчин, офицер смотрел на Валентину с нескрываемым восхищением. Его взор скользнул ниже и охватил ее всю, от головы до ног, и он слегка усмехнулся, отметив ее негодующий ответный взгляд. Валентина повернулась к мужу, готовая взять его под руку и удалиться, но в эту минуту тяжелые двойные двери в торце зала распахнулись, и Потоцкий с несколькими магнатами заторопились наружу. «Прибыл Наполеон, — шепнул ей муж. — Нам надо поторопиться, иначе мы не попадем на подобающее нам место». Толпа быстро задвигалась, освобождая широкий проход для императора. Благодаря проворству графа они попали в первый ряд слева от прохода. Запели фанфары, и в дверях появился церемониймейстер Франции. Он трижды ударил в пол тяжелым жезлом и провозгласил: