Она медленно высвободила свою руку, оставаясь сидеть в кресле. Она вовсе не собиралась прощать его и отнюдь не верила его извинениям, но в этом человеке было что-то, что не позволяло так легко отвернуться от него. Он налил вина себе и ей, они отпили из бокалов безмолвно. Он смотрел на нее с какой-то скрытой мыслью, с какой-то оценивающей грустью, которая заставила ее почувствовать себя неуютно еще там, в зале, когда она впервые заметила его взгляд.
— Послушайте, полковник де Шавель, — сказала она внезапно. — Отчего вы так странно смотрите на меня? У меня какой-нибудь беспорядок в туалете?
— Еще раз прошу меня простить, мадам, — холодно ответил он. — Я думал исключительно о том, как вы прекрасны. Но, кстати, где ваш муж?
— Он ушел раньше. Он очень устал… — Это объяснение прозвучало столь наивно, что она снова покраснела. — Собственно, мне тоже, вероятно, пора идти. Уже довольно поздно, — добавила она.
— К сожалению, нам надо подождать, пока уедет император, уходить раньше него нам нельзя, — заметил полковник. — Мне очень неприятно, что я оказался такой негодной заменой маршалу. А я-то надеялся добиться вашего благосклонного внимания.
— В таком случае вы потерпели полное фиаско, — отрезала Валентина. — Итак, мне все-таки хочется уйти. Когда же это будет возможно?
— Ждать, я думаю, не слишком долго, — сказал полковник. — Император никогда не ест очень много, он поклонник умеренности за столом. Да к тому же, по-моему, мадам Валевская уже отужинала…
Валентина бросила взгляд поверх стола в сторону Наполеона; Мюрат, глубоко наклонившись к нему, о чем-то говорил, и Валевскую было хорошо видно.
— Она выглядит такой печальной, — вдруг вырвалось у Валентины. — Бедняжка… Интересно, обращает ли он на нее хоть какое-то внимание?
— Сомнительно, — заметил полковник. — Он любил только одну женщину — Жозефину. А жаль Валевскую — это вы правы, кроме нее, кажется, ни одна женщина не была с ним так искренна, хотя Бог знает, что у нее внутри…
— Чувствуется, вы не особо высокого мнения о женщинах вообще, — холодно сказала Валентина. — А напрасно, потому что в мире гораздо больше верных женщин, чем достойных их мужчин!
— Я уверяю вас, что я в высшей степени уважительно отношусь к женщинам, — сказал полковник спокойно. — Мне просто кажется, что всякое мое слово раздражает вас. Но мне очень хочется исправиться.
Она не отвечала, ее ноздри чуть раздувались от гнева. Она находила крайне отвратительными манеры этого человека, этот цинизм, сдобренный насмешкой. Ей просто хотелось плакать от ощущения идиотизма ситуации. Однако показать свою слабость перед этим чужестранцем было бы непростительной глупостью, и она сдержала себя. Она заставила себя повернуться к нему:
— Полковник Шавель, простите, но я вижу, что император готовится отбыть. Не могли бы мы пройти к графу Потоцкому, чтобы он проводил меня домой? Я отнюдь не доверила бы себя вам в других обстоятельствах, но я еще менее привыкла быть одной в общественных местах, а граф обещал позаботиться обо мне…
— Я уверен, что он выполнит обещание, — отвечал полковник. — И, конечно же, мы найдем его. А вы действительно никогда не бывали в одиночестве? Ваш муж никогда не оставлял вас… на время?
— О нет, — быстро ответила она, но запнулась, потому что опасно было лгать человеку, который не только сразу же различал ложь, но мог и посмеяться над этим.
— Он не знал, что мне придется сидеть… — начала она.
А он продолжил:
— В компании такого буки, как я! Понимаю вас, мадам. Позвольте предложить вам вина — вы выглядите очень бледной.
Она выпила вино почти залпом, боясь его долгого насмешливого взгляда, но глаза его внезапно потеплели.
— Могу ли я спросить, мадам, — сказал он другим тоном, — сколько вам лет?
— Двадцать два, — тихо ответила она.
— Император уходит, — произнес он, вставая. Он взял ее под локоть, чтобы помочь подняться, и ее рука безвольно повисла в его руке. Рука эта была теплой и твердой, пальцы были крепко сжаты. Как только Наполеон вышел, вся компания загудела, загомонила свободно, а Мюрат с другого конца стола делал ей извиняющиеся знаки.
— Маршал не вернется, — сказал полковник. — И я боюсь, что вас оставили со мной.
Они стояли друг напротив друга по две стороны стола. Сейчас она хорошо разглядела его. Несмотря на борозду сабельного шрама поперек лица, он был, пожалуй, одним из самых очаровательных мужчин, каких ей приходилось встречать. Он улыбнулся впервые за весь этот вечер.