— Почему же, Мария? — воскликнула вне себя леди Эмма. — Мистер Кричли, с этим надо что-то делать. Я просто настаиваю. Не могу представить, о чем думал Нед!
Ее резкие слова вызвали неловкое молчание. Мистер Кричли, стряпчий, кашлянул в кулак и принялся шелестеть документами, а дама среднего возраста начала энергично обмахиваться веером. Пожилая пара, сидевшая рядком на диване с золочеными завитушками по краям, уставилась в пространство перед собой. Мужчина монотонно постукивал тростью по обюссонскому ковру, а его супруга, словно с чем-то не соглашаясь, надула губы и неприязненно кивнула.
— Эмма… Эмма! — донесся голос из дальнего угла комнаты. — Ты вводишь всех в смущение. — Аласдэр Чейз стоял, прислонившись к книжному шкафу и глубоко засунув руки в карманы бриджей из оленьей кожи. По его забрызганным грязью высоким сапогам можно было догадаться, что он весь день провел на охоте. В его глазах мелькнул шаловливый огонек, губы насмешливо изогнулись.
Эмма круто повернулась к говорившему.
— Всех, но не тебя. — Она произнесла это так же сердито, как раньше. — Какие доводы ты приводил Неду, чтобы заставить его согласиться с этой… несносной обидой?
Удары тростью усилились, и пожилой джентльмен энергично закашлялся в кулак.
— Эмма! — возопила Мария из-за веера. — Только подумай, что ты говоришь!
— Да, действительно, леди Эмма, только поразмыслите, — пробормотал расстроенный стряпчий.
Эмма вспыхнула и прижала ладони к покрасневшим щекам.
— Я вовсе не имела в виду…
— Эмма, если хочешь меня бранить, делай это с глазу на глаз. — Аласдэр оторвался от шкафа и через комнату направился к ней. Он шел мягкой походкой, сухопарое тело упругостью, напоминало рапиру и создавало впечатление гибкой подвижности, а не мускулистой силы. Его ладонь легла на плечо девушки. — Пойдем. — Это было сказано мягким, но повелительным тоном; Аласдэр увлек Эмму к двери в противоположной стене.
Девушка не сопротивлялась. Она все еще кипела от злости и терзала пальцами изрядно потрепанный платок, но, помня о присутствующих, сумела снова взять себя в руки. Она сознавала несуразность своих слов.
Аласдэр затворил за собой дверь. Они прошли в небольшую музыкальную комнату, где стояли симпатичное фортепьяно и золоченая арфа. Он присел к инструменту, поднял крышку и сыграл гамму — каскад вибрирующих звуков наполнил маленькое помещение.
Эмма отвернулась к окну. Зимний день угасал. Голые деревья сгибались под порывами пронзительного северо-восточного ветра.
Звуки фортепьяно затихли, и она услышала негромкий стук захлопываемой крышки. Девушка повернулась: Аласдэр стоял, прислонившись к фортепьяно и опираясь ладонями об изящный корпус вишневого дерева.
— Итак? — Его бровь выжидательно поднялась. — Наедине ты можешь говорить все, что угодно. Я не обижусь.
— Только этого недоставало, — парировала Эмма. — Ты приложил к этому руку, Аласдэр. Думаешь, я не понимаю, как ты мог управлять Недом, когда хотел?
На худощавой щеке Аласдэра задергался мускул, глаза едва заметно сузились.
— Если ты так считаешь, значит, ты недостаточно хорошо знала своего брата. — Это было сказано без всякого выражения.
— Но если это не твоих рук дело, то чьих же? — воскликнула она. — Не могу поверить, чтобы Нед по доброй воле сыграл со мной такую шутку.
Аласдэр пожал плечами.
— Почему ты считаешь это шуткой? Почему не допускаешь, что Нед сделал так для твоей же пользы?
— Фу ты! — Эмма была настолько рассержена, что у нее само собой вырвалось это детское восклицание. Она принялась расхаживать по комнате, а Аласдэр смотрел на нее. Глаза его снова заблестели, когда он наблюдал, как она мечется от стены к стене по маленькой комнате.
Леди Эмма Боумонт была высока ростом — пять футов и девять дюймов. Природа одарила ее щедрыми формами, и Аласдэр втайне понимал, что высокий рост отчасти скрывал роскошное тело. Его воображение часто тревожили образы ее фигуры под элегантными платьями — великолепная пышная грудь, гибкая сильная спина, округлые бедра.
Он резко повернулся к фортепьяно, поднял крышку и снова пробежал пальцами по клавишам.
Эмма замерла как вкопанная.
Аласдэр говорил через плечо почти небрежно, а сам склонялся над инструментом и брал наугад ноты.
— Ты прекрасно знаешь, дорогая, что лучше принять все достойно. В противном случае ты только выставишь себя на посмешище.
Он заметил, что ее полные губы поджались и глаза — скорее золотистые, чем карие — снова вспыхнули гневом. Ниточка сквозняка пробилась между стеклом и рамой окна, и от свежего воздуха вспыхнул и взметнулся в камине огонь. Ярче загорелись восковые свечи в ветвистом канделябре на столике под окном. Свет коснулся волос Эммы. Удивительных волос, которыми не уставал восхищаться Аласдэр. Светлых, как летняя пшеница, волос, в которых мелькали и оникс, и пестрота черепахового панциря, и золотые самородки. Когда Эмма была девочкой, ее волосы были пепельного оттенка, но по мере того как она росла, появлялось все больше прядей потемнее.
— Не называй меня так, — попросила она гортанным голосом.
Аласдэр снова обернулся к ней и слегка пожал плечами.
— Как тебе угодно.
Несколько мгновений Эмма колебалась, затем направилась к двери, ведущей в салон. Когда она отворяла створку, ее плечи невольно расправились.
С момента ее внезапного ухода десять минут назад сцена нисколько не изменилась. Четыре человека замерли в тех же позах словно по мановению волшебной палочки. Но, увидев, что она возвращается вместе с Аласдэром, нетерпеливо зашевелились.