Она налетела на молодых людей и, сияя улыбкой, объявила:
— Эмма, нам пора! — Затем, подняв изучающие глаза на ее спутника, произнесла: — Добрый день, сэр.
Эмму поразило ее поведение. Обычно Мария не казалась высокомерной, но сейчас в ее манерах появилась непривычная величественность, словно требовалось разбить непомерные притязания выскочки. Девушка представила Поля и очень удивилась тому, как холодно кивнула Мария. Впрочем, француз, казалось, совершенно не заметил ее сдержанности и галантно поздоровался. Но когда Эмма начала прощаться, состроил комическую мину, так что она чуть не рассмеялась.
— Ваша компаньонка сочла меня никчемным, — пробормотал он, удерживая Эмму за руку. — Можно я заеду к вам на Маунт-стрит? Или она меня не пустит?
— Мария не хозяйка на Маунт-стрит, — ответила Эмма и тут же уловила надменность в собственных словах и интонациях — вечный грех, который она делила с Аласдэром.
— Значит, можно?
— Пожалуйста. — Эмма тепло улыбнулась и добавила: — Мария — прекрасная компаньонка. Смотрит за мной как наседка.
— Большое преимущество, — проговорил без улыбки Поль, но выражение глаз противоречило серьезности тона.
Эмма рассмеялась.
— Уверяю вас в этом, сэр. И всего хорошего.
Она откланялась, ощущая на душе легкость и бурную радость — чувства, которые связывала с музыкой, танцами до рассвета, удачным гоном с борзыми или особенно сумасшедшей выходкой в компании с Недом и Аласдэром.
— Интересно, что за штучка этот мистер Дени? — начала допытываться Мария, как только они сели в ландо.
— Родственник принцессы Эстергази. А почему бы и нет? — От пронизывающего ветра на углу Керзон-стрит девушка спрятала руки в соболью муфту.
— Не знаю, дорогая. В нем что-то есть такое, что мне не понравилось.
— Чепуха, Мария, — усмехнулась девушка. — Теперь мы будем встречаться повсюду. Неужели ты думаешь, принцесса Эстергази откажет ему в приглашении в «Олмэкс»?
— Вряд ли. — Однако компаньонку убедить не удалось, и всю дорогу до Маунт-стрит она оставалась непривычно молчаливой.
Дома Эмма отбросила муфту и перчатки и порывисто прошла в музыкальную комнату, на ходу распуская ленты бархатной шляпки и отдавая ее ожидавшему лакею. Ее охватило знакомое желание.
— Пойду немного поиграю, Мария.
И та поняла, что вряд ли увидит девушку до вечера.
Глава 5
— Добрый день, Харрис. Леди Эмма дома? — Аласдэр взбежал в вестибюль по пологой лестнице. — Ах да, слышу, она здесь. — Молодой человек кивнул в сторону музыкальной комнаты и вскинул голову. — Должно быть, в хорошем настроении. — Он швырнул кнут на трюмо и повернулся так, чтобы лакею было удобнее принять дорожную накидку.
— Да, сэр, — ответил Харрис. Он служил дворецким с рождения Неда и прекрасно понял, что сказал Аласдэр. Леди Эмма играла арию из «Волшебной флейты», а музыка Моцарта всегда означала, что она в хорошем расположении духа.
Аласдэр улыбнулся и прошел к двери в противоположной стене, тихо ее открыл, проскользнул внутрь и неслышно притворил за собой. Затем неподвижно встал, слушая одновременно и оценивающе, и критически. Канделябр с несколькими рожками освещал подставку для нот, но ему было не сравниться с блеском зимнего солнца за высоким окном, выходившим на огороженный сад позади дома.
Прическа Эммы была в новоклассическом стиле: лоб перевязывала серебряная лента, волосы полукружьями прикрывали уши, поднимались вверх и, перехваченные лентой, скреплялись на затылке. Обнаженная шея во время игры чуть-чуть склонилась, и взгляд Аласдэра проследил за нежной ложбинкой, убегавшей вниз от затылка и исчезавшей за высоким воротом так и не снятого после утренних визитов дорожного платья.
Аласдэр не мог противостоять порыву и двинулся вперед. Эмма была вся погружена в музыку и не расслышала его шагов на ворсистом ковре. Он наклонился и поцеловал ее в затылок, ладони легли на изящный изгиб плеч.
Голова Эммы дернулась, точно от удара, словно поцелуй казался тяжелейшим грузом, а не легким касанием губ. Пальцы замерли на клавишах.
— Прости, — опередил Эмму Аласдэр и снял руки с ее плеч. — Я знаю, что вел себя ужасно, но не мог с собой совладать. — Он заставил себя говорить шутливо и беззаботно, будто происшедшее между ними было чем-то совершенно обычным.
Эмма подняла голову и выпрямилась. Еще пылающий затылок покалывало. Она оглянулась и молча посмотрела на Аласдэра. Он грустно улыбнулся.
— Ты ведь помнишь: никогда не мог устоять, глядя на твою шею.
— Прекрати, — проговорила она сдавленным голосом. — Ради Бога, Аласдэр, прекрати!
Он вскинул руки в знак примирения.
— Будем считать, что ничего не было. Послушай, пока ты играла, мне пришла в голову мысль… Дай-ка мне присесть. — Он жестом показал, чтобы Эмма подвинулась и дала ему место за клавиатурой. — Хорошо бы делать паузу побольше здесь… и еще вот здесь. — Он проиграл несколько тактов одной рукой, а другой отбивал такт. — А теперь, когда входит Папагено, темп возрастает, и от этого разговор кажется живее.
Эмма кивнула.
— Не понимаю, почему Моцарт об этом не подумал, — усмехнулась она.
— Всякое искусство открыто для индивидуальной трактовки. — Руки Аласдэра замерли на клавишах. — Попробуй пропой. — И он взял аккорд.
Эмма колебалась не больше секунды, потом запела. У нее оказалось хорошо тренированное контральто, но девушка была уверена, что ее голос недостаточно силен. Их с Аласдэром объединяло то, что оба стремились к совершенству и готовы были критиковать и собственное исполнение, и исполнение других. Но ария была так восхитительна, наполненная солнечным светом и смехом, что Эмма с упоением пела под аккомпанемент Аласдэра. А когда в момент контрапункта он присоединил к ее контральто свой приятный тенор, закрыла от удовольствия глаза — настолько прекрасно было петь в унисон с человеком, который так же наслаждался пением.