Осмеянный исправник виновато сел на место, а обвиняемые приободрились: они почувствовали, что судьи чем-то недовольны и настроены против полицейских.
В этом они убедились, когда начался допрос второго «свидетеля» — пристава. Это был тупой служака, которого можно было легко разоблачить. Подсудимый Попов стал его забрасывать вопросами:
— Это вы обыскивали комнату Молодова?
— Да, я.
— Там был сундук с вещами?
— Да, был.
— А в сундуке были брюки и в них кошелек с десятью рублями?
— Да, были.
— Куда же исчезли эти десять рублей? Ведь подсудимый Молодов их не получил обратно.
— А я их передал его высокородию, господину полицмейстеру, который вскоре прибыл на место ареста и обыска.
Вызвали полицмейстера. Он, как и исправник, сначала также не желал отвечать на вопросы подсудимого. Но потом, по предложению председателя суда, вынужден был признаться:
— Да, эти деньги мне были переданы. Но кому я их потом отдал — не помню.
— Прошу суд, — заявил подсудимый Попов, — занести в протокол, что деньги переходили из кармана в карман и в чьем-то кармане застряли.
Подсудимые хохочут. Усмехаются конвойные. Даже судьи прикрывают рот, чтобы скрыть улыбку. Они тихо совещаются между собою, и затем председатель объявляет:
— Просьбу подсудимого в такой форме суд считает невозможным удовлетворить. Но признает нужным записать в протоколе, что деньги не были возвращены подсудимому Молодову.
Вдруг поднялся прокурор. Подсудимые насторожились, ожидая от него какой-нибудь каверзы.
А прокурор, обратившись к судьям, сказал:
— И я прошу занести в протокол, что брюки также пропали.
В зале смех еще более усилился. А полицмейстер, сгорая от стыда, прошмыгнул к исправнику и приставу. Все они сидели пристыженные, уличенные в воровстве.
Выступление прокурора еще более удивило обвиняемых. Им казалось, что суд почему-то желает их оправдать. Это стало очевидно, когда эксперты начали давать показания о поправках, вписанных в проект захваченной при аресте резолюции конференции.
— Скажите, это почерк обвиняемого Попова?
— Да, — подтвердили оба эксперта.
— Но, может быть, это простое совпадение? Может быть, это распространенный почерк?
Эксперты в смущении молчали, не зная, что ответить председателю суда.
— По-видимому, так, — заключил он. — Хорошо, можете идти.
Обвиняемые облегченно вздохнули. Ведь эти поправки к резолюции, вписанные Поповым, были единственной уликой против них. А все остальное можно отрицать, так как обыск производился в их отсутствие, и, следовательно, прокламации и печать партийного комитета полицейские могли подбросить.
Судебное следствие окончилось. После речи адвоката, который защищал несовершеннолетнего Айзина, из-за столика поднялся прокурор. Он говорил вяло, как бы нехотя. От обвинения в принадлежности к боевой дружине он сам отказался: ведь единственный перочинный ножик, обнаруженный при аресте, не мог служить основанием для этого. Прокурор ограничился лишь обвинением в принадлежности к социал-демократической партии.
После бледной, неубедительной речи прокурора выступил Абрамович. Это был великолепный оратор, сочетавший блестящую форму речи с неотразимой силой убеждения. Недаром он носил партийную кличку Марат. Но об этой кличке, как и о тем, что это не Абрамович, а Шанцер, знали лишь немногие из обвиняемых. А для всех остальных было удивительно, что портной мог так красноречиво говорить.
Очень убедительно говорил и Попов. Остальные обвиняемые отказались от «последнего слова».
После совещания 1 марта 1907 года суд приговорил всех обвиняемых лишь к месяцу тюремного заключения.
Подсудимые были удивлены, но потом узнали о причине необычайного поведения судей и столь мягкого приговора.
Оказывается, когда это дело поступило в военно-окружной суд, его председатель, установив недостаточность улик для обвинения, решил уклониться и передал его в гражданский суд. Но генерал-губернатор, желавший сурово наказать арестованных, стал настаивать на рассмотрении дела в военно-окружном суде. А председатель его отказывался.
Возникла тяжба между председателем военного суда и генерал-губернатором. Она дошла до Петербурга, где спор решили в пользу генерал-губернатора. Тогда председатель суда, страдавший болезненным самолюбием и чиновничьим чванством, решил досадить генерал-губернатору и провалил его затею, добившись весьма мягкого приговора.
ГОНИМЫЙ ОХРАНКОЙ
Разгневанный генерал-губернатор все же решил проявить свою власть. Он подверг осужденных дополнительному наказанию: в административном порядке направил их в ссылку в разные места. Куйбышев должен был в апреле 1907 года отправиться в Каинск под надзор полиции.
Не желая подчиниться этому предписанию, Валериан Владимирович уехал в Томск и снова перешел на нелегальное положение.
Его приезду местные партийцы были очень рады. После неоднократных провалов и арестов томская организация значительно поредела. Был арестован и Сергей Миронович Киров — за организацию подпольной типографии.
Куйбышева кооптировали в состав Томского партийного комитета, и он стал руководить пропагандистской работой в городе и примыкавших к нему рабочих районах. Куйбышев выезжал на Анжеро-Судженские угольные копи, где было много шахтеров, а также на крупную узловую станцию Тайга. Пропагандистскую работу Валериан Владимирович вел и среди солдат, руководя военной группой при Томском комитете РСДРП.
Вскоре о революционной работе Куйбышева стало известно томской охранке. Уже 24 мая 1907 года начальник томского охранного отделения доносил в департамент полиции о том, что военную группу возглавляет «без определенных занятий Валериан Владимирович Куйбышев». В ответ на это донесение из Петербурга пришло распоряжение об аресте всей военной группы. Узнав об этом, Куйбышев немедля, спасаясь от ареста, выехал в Петропавловск.
Здесь его присутствие было крайне необходимо. Большевистская организация в этом городе также была разгромлена. Валериан Владимирович помог ее восстановлению и наладил партийную работу.
В Петропавловске Куйбышев работал около месяца. Но и отсюда ему пришлось уехать: полиция выследила его и уже принимала меры к его аресту.
В июне 1907 года он прибыл в Каинск — место своей ссылки.
Здесь он встретился со своими родными. Они теперь жили в Каинске, куда Владимир Яковлевич был переведен из Кузнецка на должность воинского начальника. Семья Куйбышевых и здесь пользовалась симпатией среди местного населения.
— Все они так просты и приветливы, — говорили о них в городе.
Иначе отнеслась к Куйбышевым охранка. Жандармы тотчас же взяли их под наблюдение.
«Все члены семьи каинского воинского начальника подполковника Куйбышева, — доносил в Петербург начальник томского губернского жандармского управления, — в большей или меньшей степени по поведению и сношениям с лицами, скомпрометированными в политическом отношении, считались неблагонадежными».
Валериан Владимирович знал о том, что он находится под надзором полиции. Несмотря на это, он и в Каинске продолжал вести революционную работу.
Условия для такой работы здесь были малоблагоприятными. В Каинске, маленьком уездном городке, в то время жили преимущественно мещане, мелкие ремесленники и торговцы. Рабочие трех небольших заводов — кожевенного, винокуренного и пивоваренного — составляли малозаметную прослойку городского населения. Находились в городе, кроме Куйбышева, и другие политические ссыльные, но в связи с наступившей реакцией некоторые из них были неустойчивы, готовы изменить революции.
Куйбышев же в самых трудных условиях сохранил жизнерадостность, волю к борьбе, веру в победу рабочего класса. Как и в других местах, он и в Каинске организовал политические кружки рабочих, распространял среди них нелегальную литературу, проводил массовки, занимался агитацией среди солдат, устроил подпольный печатный станок и размножал на нем революционные листовки. Несмотря на временное поражение революции, Куйбышев твердо верил в светлое будущее, в окончательную победу рабочего класса. Характерно, что в ссылке Валериан Владимирович особенно любил читать Джека Лондона: ему нравились жизнерадостные, сильные, с несгибаемой волей герои произведений этого писателя.