Всего через каких-то десять-пятнадцать лет после ярких побед сборной СССР можно было такую же очередь «выстроить» из отказников из НХЛ, не желавших приезжать уже в российскую сборную. У одного игрока «был очень трудный сезон», второй должен был ложиться на операцию, которой потом не было и в помине, третьему не ехать чёрт-те куда рекомендовал тренер, а иначе прощай место в составе на следующий год. Науськивали российских игроков заокеанские наставники и агенты: «Деньги за тебя твои русские по страховке будут платить? Вот-вот. Да и вообще деньги тебе за твой чемпионат мира заплатят? Хочешь, поезжай вместо отдыха, но платить в случае травмы будешь сам».
Игроки чуть ли не сами стали назначать тренеров, не слушали их: дескать, мы лучше знаем, как нам тренироваться и играть. Считая себя крутыми профессионалами, требовали премиальных даже за проигрыши. Мы ведь соизволили, приехали. Так заплатите нам.
Так, играть за флаг и честь сборной страны, которая и без того всё чаще поливалась помоями в заокеанской прессе, стало чем-то стыдливым, зазорным. Честь и хвала таким ребятам, как Сергей Яшин, Алексей Ковалев, Андрей Николишин, а позже Павел Дацюк, Александр Овечкин, Илья Ковальчук, Евгений Малкин и другие, которые, несмотря на обстоятельства, всегда старались приехать в сборную.
Но все равно массовые отказы игроков НХЛ помочь главной команде страны напоминали игру в шахматы: по мере продвижения ходов знаешь, что рано или поздно у тебя «падет» та или иная фигура — одними пожертвуешь ты, другие «съест» противник, уцелеют лишь самые стойкие. Применительно к нашему хоккейному случаю изначально в раскладах болельщиков и специалистов фигурировало десять-двадцать отечественных игроков из НХЛ, которые могли бы усилить ряды сборной. А в конце этой «игры на выбывание» оставались единицы.
Подобное затронуло не только хоккей, но и другие игровые виды спорта, дав «обильные всходы индивидуализма» уже в XXI веке. Вот мнение тренера Фабио Капелло, который вывел сборную России в финальную часть чемпионата мира по футболу 2014 года. Давая интервью незадолго до этого первенства, Капелло рассказал об «индивидуалистическом футбольном менталитете россиян»: «Когда я пришел в команду, то обнаружил, что парни в России больше всего думают о себе и своих личных интересах — как на поле, так и за его пределами. Очень важно было перестроить сознание игроков на более коллективное — при этом, чтобы люди не потеряли себя как личности. Талант отдельных игроков должен проявляться во всем блеске, но при этом служить команде. Не такое: “Я — лучший, дайте мне мяч!” Это то, что я увидел вначале».95
Смог бы Харламов ужиться в сегодняшней суровой атмосфере? Когда материальное и индивидуалистическое начало вытеснило из многих сфер жизни коллективизм и романтику, а в хоккее то и дело говорят о суммах контрактов и бонусов для суперзвезд, которым по своему мастерству не дотянуться до «звезды Харламова». Приведем мнения людей, близко знавших его.
«До сих пор харламовских высот, харламовского уровня мастерства не добился никто. Не случайно канадцы, старики-хоккеисты, как мне рассказывал Владислав Третьяк, все они преклоняются перед памятью этого великого спортсмена и человека, — признается Владимир Винокур. — Что касается сегодняшних последователей великих советских мастеров хоккея, мне обидно, что есть люди, которые не проходят, не могут выдержать испытания богатством и славой. Это всё же произошло. То, чего не было тогда, случилось спустя годы. Голодный человек к чему-то стремится. Сытый — становится инертным. Это произошло с нашим хоккеем, когда все подписали контракты, разошлись по различным иностранным клубам. Конечно, сегодня трудно говорить о патриотизме, о слаженной игре звеньев. Когда они встречаются редко, какая может быть сыгранность, когда все играют по миру, в разных командах? Говорить не о чем». О том, что «сытый не играет в хоккей», в свое время писал и Тарасов.
«Мне страшно представить, как же, наверное, неловко и дискомфортно было бы Валере с его добротой и открытостью в сегодняшней жизни. Ходил бы он на сегодняшний наш хоккей? Не уверен, — полагает друг Харламова Вадим Никонов. — Он бы просто не принял сегодняшней игры. Канадцы и американцы взяли у нас самое лучшее — техничность и игровую мысль. А что мы? Тафгайство, сильный прострел в чужую зону, и вперед, с клюшками, как с шашками наголо, на ворота противника».
«Валера часто повторял: “Чтобы о тебе вспомнили, надо умереть”. Странно, да? Мне кажется, если б Валера был жив, он бы, как Вова (Владимир Крутов. — М. М.), оставался невостребованным. У него чистая душа — а такому человеку дико сложно приспособиться к этой стервозной, продажной жизни», — вспоминала в одном из интервью вдова Владимира Крутова Нина.96
«Валерий Борисович, наверное, мог быть востребованным еще сто лет. С его умением общаться с людьми, с его жизненной энергией, с его желанием что-то творить», — считает Вячеслав Фетисов.
— А как вы считаете, в нынешней жизни как бы он чувствовал себя? В жизни, где превалирует меркантильное начало, ведь Харламов все-таки был крайне ранимым человеком, остро воспринимавшим всю несправедливость? — интересуюсь у Фетисова.
Вячеслав Александрович берет паузу и отвечает:
— Может быть, такие люди и поменяли бы нынешний мир, сделали бы его нормальным, а не тем, в котором мы живем.
— Вы можете представить его в этом времени?
— Почему нет? Меркантильность — это такая вещь, которая всегда присуща человеку: можно получать те же большие деньги и не кичиться этим, профессионально относиться к своему делу и то же спрашивать с других. Я понимаю, почему наша команда была успешна. Потому что у нас были порядок и уважение друг к другу. Сказал — сделал. Эти вещи сложно не понимать, если ты играешь в суперкоманде. Эта обстановка требует концентрации практически все время, которое ты задействован в этой игре. Я могу представить Валеру в любом времени. И как игрока, и как человека. Я думаю, что его стиль неповторим. Сколько уже ребят появилось в хоккее во всех точках мира, но подобного ему я не вижу.
— Вы долгие годы прожили в Северной Америке. О нем там помнят?
— Конечно. Он один из немногих, кто после смерти был введен в «Зал хоккейной славы» в Канаде. Там обычно вспоминают о великих хоккеистах, когда для этого есть какой-то повод. Там своих чтят. Я был на церемонии введения Харламова в «Зал славы» в Торонто, это церемония непростая. Человека уже нет, а его в «Зал славы» вводят. Такой первый прецедент был. Чувствовалось уважение канадцев к этому человеку. На Западе уважение купить нельзя, его можно только заслужить.
В одном из редких интервью отец хоккеиста, Борис Сергеевич Харламов, предположил, что если бы его сын был жив, то сейчас, скорее всего, работал бы тренером в детской школе. Потом помолчал и добавил: «Ему с его характером сейчас вообще было бы трудно. Он у меня был романтиком, а теперь в России многие живут по волчьим законам. Валерка бы так не смог…»
Глава 16 ПОСЛЕ СМЕРТИ
Опустела без него Земля… Страна оплакивала своего любимца. Не веря в эту нелепую смерть. Еще раз убеждаясь, что гении уходят молодыми.
Его могила на Кунцевском кладбище долгие месяцы утопала в цветах. Номер домашнего телефона родители Харламова были вынуждены поменять: слишком много звонков с соболезнованиями раздавалось от знакомых и абсолютно незнакомых им людей.
Известные советские хоккеисты, тренеры, иностранные мастера стали частыми гостями в скромной квартире родителей на пятом этаже пятиэтажного дома в Угловом переулке. Там половину стены в одной из комнат занял портрет Валерия Харламова в майорской форме и висела целая гирлянда из золотых медалей чемпионатов СССР, Европы, мира и Олимпиад.
«1981 год забрал у матери не только Валерия Харламова и его жену. Бедная Бегоня не поднимала голову. Она думала, что ее внук и внучка останутся с ней, но они росли в семье бабушки по материнской линии. Бегоня умерла спустя несколько лет», — признавалась Клара Агиррегавирия, подруга Бегони Харламовой.