Тренировочный сбор перед сезоном 1971/72 года Анатолий Тарасов решил провести в дружественной ГДР. Не успели хоккеисты распаковать чемоданы, как «главный» устроил собрание и выступил на нем, как принято сейчас говорить, с программной речью. Мэтр понимал, что в ЦСКА, впрочем, как и в сборной, в силу объективных причин начинается естественная смена поколений. Начал с того, что предстоящий сезон будет необычайно трудным, особенно для сборников. «Динамо», «Спартак» уже дышат в затылок. А в 1972 году сборников ждет непростая Олимпиада на другом конце материка — в Японии. И, главное, серьезное испытание в негостеприимной Праге, где советским хоккеистам предстоит завоевать юбилейный десятый титул чемпионов мира. «Не забывайте, что близится 55-я годовщина победы Октябрьской революции», — сказал Тарасов.
Игроки и сами знали, как это важно для Кремля, где любили разного рода «юбилейные» титулы. «Соперники стремительно догоняют нас в мастерстве. Поэтому негоже играть так, как играли наши деды», — отрезал Тарасов, внимательно глядя на хоккеистов первой тройки.
Под словом «деды» он подразумевал поколение Всеволода Боброва, с которым был непримиримым соперником и в спорте, и в жизни. Надо сказать, что слово «ветераны» отсутствовало в лексиконе Анатолия Владимировича. Он предпочитал употреблять слово «возрастные». В эту категорию относил игроков, которые приближались к тридцатилетнему рубежу или уже перешагнули его.
А дальше была вторая часть его выступления. Тарасов перешел к новым тактическим построениям, обрушив на игроков поток совершенно неожиданной для них информации. Подобную «революционную» схему игры он опробовал на победной Олимпиаде в Гренобле в 1968 году. Тарасов заявил, что отныне в команде не будет классической пятерки — два защитника и три нападающих. Он намерен играть по новой схеме, которая сильно смахивала на футбол. «Тройка Толи Фирсова будет играть с Палычем (Рагулиным) в амплуа центрального защитника. Его задача — играть на ближних подступах к своим воротам. Викулов и Цыганков будут исполнять роли полузащитников, атакуя, но и помня, что они в известной мере защитники, которым поручается атака крайних нападающих соперника. Впереди находятся два острых нападающих», — объяснил суть своей задумки Тарасов изумленным игрокам. По Тарасову, в этой ситуации нападающим открывалось бы больше пространства для маневра, но возрастала их личная ответственность за результат. «На эту роль больше всего подходят думающие игроки, техничные, любящие идти в единоборство. — Тарасов взял победоносную паузу. — Думаю, что с этим лучше всего справятся Фирсов и Харламов».
В зале воцарилась гробовая тишина. До игроков еще не дошел весь смысл задумки Тарасова. Было ясно одно — тренер разбивает не одно, а два своих ударных звена, которые приносили армейцам и сборной львиную долю набранных очков. Этот шаг Тарасова никто не мог понять, к тому же в мировой практике до этого не было случаев, чтобы главный тренер разбивал два ведущих и лучших звена своей команды.
«А теперь готовьтесь к тренировке», — сказал Тарасов, покидая зал для собраний и не давая игрокам возможности задать ему вопросы. Что же, слово Тарасова — это не просто закон. Это закон, подлежавший немедленному исполнению. Но всё случилось так внезапно. Неужели во всем виноват последний чемпионат мира? Игроки расходились переодеваться понурые и явно ошеломленные новой «реорганизацией».
«Мы обиделись. Ужасно обиделись на тренера. И… друг на друга: нас разбивают, а мы ничего не можем сделать. Думаю, особенно обидным это решение показалось Михайлову с Петровым. Они, опасаюсь, могли подумать, что я согласился на реорганизацию с легкой душой, ведь меня ранее подключали к большим мастерам. Мне тоже было обидно за нашу тройку. Неловко чувствовал себя перед партнерами: в конце концов, пришел в звено последним — самым молодым и неопытным, ребята помогали мне, опекали, давали возможность поверить в собственные силы, а я, набравшись мастерства и опыта, покидал их теперь. И это всего за несколько месяцев до первой для нас Олимпиады, на которую мечтали попасть и к которой шли вместе более трех лет» — из этих слов игрока видно, как искренне переживал Валерий Харламов.
Опять, как и в детстве, он «вызывал огонь на себя», лишь бы не пострадали товарищи. Из этих слов видно, как он напрасно корил себя, как страдал внутренне. А ведь он был ни в чем не виноват и ничего не знал заранее о задумке Тарасова. Правильно сказал Эрих Мария Ремарк. Совесть обычно мучает тех, кто не виноват.
В беседе с журналистом Спасским Харламов выделял слово «вместе», понимая, что Тарасов давит на больное место. К тому же тренер ЦСКА, когда к нему потом подходили Петров и Михайлов, прося объяснить мотивы своего поступка, или просто уходил от них, или по-прежнему жестко стоял на своем: «Я всё уже объяснил».
Конечно, всё это были сознательные комбинации в сложной игре, в задуманной тренером многоходовке. Непревзойденный мастер создания конфликтных ситуаций, Тарасов всегда выходил из них победителем. Так было и на этот раз. Когда игроки вновь подошли к нему, он прошелся по самому чувствительному — по их самолюбию. «Борис, Володя, неужели вы, с вашим талантом, опытом и мастерством, трудолюбием и работоспособностью, с вашим доброжелательным отношением к молодым игрокам, не воспитаете еще одного Харламова?» — задался вопросом тренер, тут же отрезая все возможные «пути к наступлению» у Михайлова и Петрова.
Новым партнером по звену стал воспитанник ЦСКА и приятель Харламова Юрий Блинов. «Мало-помалу они прониклись идеей доказать миру и Тарасову, что и без Харламова звено может сыграть блестяще, что они и вправду помогут стать первоклассным мастером еще одному хоккеисту — Юрию Блинову, — вспоминал Валерий Харламов. — Володя и Борис добились своего. И в матчах первенства страны, и на Олимпийских играх обновленная тройка Петрова выступила великолепно».21
Сам Тарасов позже признавался, что долго думал, кто может стать вторым, как он говорил, «острым» нападающим в новой тактической схеме игры ЦСКА и сборной. В итоге остановился на Харламове. «По уровню мастерства он устраивает самого придирчивого и даже капризного партнера. Потому я был убежден, что Валерий на равных дополнит тройку. Усилит ее, сделает действия звена более интересными и разнообразными. Манера его игры достаточно привлекательна и убедительна. Великолепная обводка, необычные решения и бесстрашие дополняются беспощадностью к себе и к сопернику, неутолимой жаждой забивать, истинно мужским атлетизмом. У него, считал я, сойдет на нет некоторая небрежность: новые партнеры заставят его быть требовательнее к себе. Рассчитывал я и на психологические изменения: в новом звене Валерий не будет абсолютным лидером, каким он был в прежней тройке», — вспоминал Анатолий Тарасов.
«Харламова новые партнеры приняли безоговорочно, — вспоминал Владимир Дворцов. — По классу своему, по стилю игры, по умению легко адаптироваться он мог играть с кем угодно и где угодно, почему, видимо, Тарасов и ввел Харламова в звено Фирсова. Он ведь никогда не был капризным “премьером”, на которого должны работать, “горбатиться”, как говорят хоккеисты, другие. Наоборот, он был волшебником ювелирного паса и не случайно всегда лидировал по результативным передачам. Просто он был реалистом, понимал замысел тренера, хотя, конечно, предпочел бы играть с постоянными своими партнерами. Ну а с такими мастерами, как Викулов и Фирсов, ему было нетрудно найти общий язык».
Решение это далось Тарасову непросто. «Харламов многим рисковал, но спорить не стал, поверил на слово тренеру. И, придя в новое звено, сумел зарядить своей невероятной энергией, своим неиссякаемым оптимизмом и Александра Рагулина, и Анатолия Фирсова, и Геннадия Цыганкова, игроков к тому времени уже именитых. Лучшая игра Владимира Викулова тоже приходится на тот сезон, когда он выступал в одном звене с Валерием. Они были благодарны судьбе, объединившей их с Харламовым в одной игровой компании, о чем мне не раз говорили сами», — вспоминал он.