Занимала она в Институте весьма малую долю, как в денежном, так и в человеческом отношении, но люди там были активные, интересные, много предлагали необычных решений, которые вызывали дискуссии. Могло складываться впечатление, что этому уделяется большое внимание, но на самом деле это была активность новых людей, пришедших в новую область. А ресурсы в виде зданий, сотрудников, финансирования, шедшие в эту область, конечно, были совершенно несоизмеримыми с теми затратами, которые шли на традиционные направления.
Я был членом Научно-технического совета МСМ, но не был членом реакторных секций этого совета, поэтому многих деталей конкретных дискуссий я не знал. На Научно-техническом совете Института довольно часто обсуждались концептуальные вопросы развития атомной энергетики, но крайне редко – технические аспекты: качество того или иного реактора, качество топлива. Эти вопросы обсуждались либо на реакторных секциях Научно-технического совета Министерства, либо на Научно-технических советах соответствующих подразделений. Тем не менее, информация, которой я располагал, убеждала, что не все благополучно, как мне казалось, в деле развития атомной энергетики. Невооруженным глазом было видно, что наши аппараты, принципиально мало отличаясь от западных, например, по своей концепции, в некоторых вопросах даже превосходя их, были крайне обеднены хорошими системами управления, системами диагностики. Американец Расмуссен проделал анализ безопасности атомной электростанции, где последовательно искал все возможные источники неприятностей, приводящих к авариям, систематизировал их, вел вероятностные оценки того или иного события, оценки того, с какой вероятностью данное событие может привести к выходу, скажем, активности наружу. Это мы узнавали из зарубежных источников. Я не видел в Советском Союзе ни одного коллектива, который мало-мальски компетентно ставил бы и рассматривал эти вопросы. Застойные процессы в атомной энергетике СССР. Научный дух стал подчиняться инженерной, министерской воле
Наиболее активно за безопасность в атомной энергетике у нас выступал В. А. Сидоренко. Его подход к вопросам безопасности мне казался серьезным, потому что он реально знал картину, связанную с эксплуатацией станций, с качеством изготавливаемого оборудования, с теми неприятностями, которые порой встречались на атомных станциях. Его усилия были направлены главным образом на то, чтобы справиться с этими неприятностями: во-первых, организационными мерами, во-вторых, системой совершенствования документов, которые должны находиться на станциях и у проектантов, в-третьих, он очень беспокоился о создании надзорных органов, которые контролировали бы ситуацию. Большое беспокойство проявлял он и его единомышленники по вопросу качества оборудования, которое появлялось на станции. Последнее время мы все вместе стали проявлять беспокойство по качеству обучения и подготовки персонала, который проектирует, строит и эксплуатирует атомные станции, потому что число объектов резко возросло, а качество персонала, участвующего в этом процессе, скорее, понизилось. Вокруг этих вопросов В. А. Сидоренко был лидером специалистов, которые проявляли беспокойство. В нашем Министерстве он должной поддержки не получал. Каждый документ, каждый шаг давался с мучительным трудом. Это психологически можно понять, потому что ведомство, в котором мы все работали, было построено на принципах высочайшей квалификации людей, исполняющих любую операцию, высочайшей ответственности. И действительно, в руках квалифицированных людей наши аппараты казались и надежными и безопасно эксплуатируемыми. Беспокойство о повышении безопасности атомных станций казалось надуманным вопросом, потому что это была среда высококвалифицированных людей, которые были убеждены, что вопросы безопасности решаются исключительно квалификацией и точностью инструктирования персонала. Военная приемка в большой степени присутствовала в нашей отрасли, поэтому качество оборудования было достаточно высокого класса. Все это успокаивало. Даже научные работы, направленные на дальнейшее совершенствование станций как с точки зрения безопасности, так и с точки зрения экономичности, не пользовались поддержкой. Все большее количество ресурсов тратилось на создание объектов, не имеющих прямого отношения к атомной энергетике. Создавались мощности по производству ТВЭЛов, мощности металловедческого плана, большое количество строительных ресурсов тратилось на создание объектов, не имеющих отношения тематике Ведомства. Начали ослабляться научные организации, бывшие в стране когда-то самыми мощными, стали терять уровень оснащенности современным оборудованием, начал стареть персонал, не очень приветствовались новые подходы. Постепенно становился привычным ритм работы, подход к решению тех или иных проблем. Я все это видел, но мне было трудно вмешаться в этот процесс сугубо профессионально, а общие декларации на этот счет воспринимались в штыки, потому что попытка непрофессионала вносить какое-то свое понимание в их работу навряд ли могла быть приемлемой. Все время требовались новые здания, новые стенды, новые люди для выполнения работ, потому что возрастало число объектов. Это наращивание носило, однако, не качественный, а количественный характер, причем вновь приходящие специалисты по своей квалификации повторяли уровень конструкторских организаций, часто проходили там практику, и хорошим специалистом-реакторщиком считался тот, кто хорошо освоил конструкцию данного реактора, хорошо умел считать, например, зону, который знал все аварийные случаи, который умел приехать на любой объект помочь в физическом или энергетическом пуске, быстро разобраться, что происходит, доложить об этом руководству. Выросло поколение инженеров, которые квалифицированно знали свою работу, но некритически относились к самим аппаратам, некритически относились к системам, обеспечивающим их безопасность, а главным образом знали эти системы и требовали наращивания их числа. Поэтому складывалась картина, что вроде все благополучно, нужно просто наращивать количество известных стендов, увеличивать количество людей, работающих по известному алгоритму, и все будет в порядке.