Но Васильич был занят иными думами. Он жил футболом, а футбол жил в нем. Своими бездонными знаниями охотно делился с другими. Одно время я работал с женской командой. Останавливаться на специфике жизни дамского коллектива не стану. Бывали дни, когда вспоминалось библейское: «...и живые позавидуют мертвым...»
Я поделился с Лобановским своими трудностями. Он внимательно выслушал, как обычно, не перебивая. В этом его качестве просматривался один из сегментов «феномена Лобановского». Выдержав паузу, он спросил:
— Ты знаешь три главных заповеди уважающего себя тренера? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: «Не услышать, не увидеть, не сказать». И еще. Когда учишь молодежь футболу, никогда не говори: «А вот в наше время было эдак». Упаси Боже в перерыве матча, если твоя команда отыграла плохо, спросить: «В чем дело? Что случилось? Во что вы, олухи, играете?» Если у тренера нет ответов на эти вопросы, ему лучше поменять профессию. Случилось то, что он обязан был предвидеть. Играют люди так, как их научили. Говорить с ребятами и девушками нужно на языке их поколения. Вспомни себя, когда тебе, молодому парню, читал нотации какой-нибудь престарелый отставник. Ты разве воспринимал сказанное? В лучшем случае ждал, пока он не выговорится.
Наставления Васильича я припомнил в 1988 году на тренировочном сборе в Новогорске. Выходя из душа, Лобановский услышал, как спартаковец Хидиятуллин, собрав вокруг себя стайку новобранцев сборной, живописует какую-то историю, сдабривая речь неформальными выражениями. Пройдя мимо ребят с каменным лицом, главный тренер поднялся к себе в номер и позвонил оттуда мне. Васильич попросил после ужина зайти к нему вместе с Вагизом. Я все сделал, как он сказал:
— Вагиз, — начал он издалека. — Скажу о себе. Виктору Александровичу Маслову в середине 60-х удалось установить в «Динамо» здоровый семейный микроклимат, который не устраивал только одного Лобановского. Будь я тогда на месте «Деда», то и дня не терпел бы такого нахала. Но времена меняются, и что интересно, мы — тоже. Я подметил: мальчишки-новобранцы ловят каждое твое слово. Неудивительно: Хидиятуллин — один из лидеров сборной. Ты уйдешь, кого после себя оставишь — матерщинников? Ты ведь грамотный парень. Зачем тебе по четыре мата через каждые два слова? Избавляйся. Я же не могу тебе при них сделать замечание. Кому? Вагизу Хидиятуллину?
Лицо спартаковца налилось краской цвета его клуба.
— Васильич, клянусь, больше не услышите.
— Да я и не слышал. Может, и померещилось...
Лобановский негативно относился к подавлению личности спортсмена, к принуждению. Он умел создать такой психологической микроклимат в команде, при котором талант созревал ускоренными темпами. Скажем, игра в первом тайме шла не по его сценарию. Большинство коллег, словно фурии, влетали в раздевалку и учиняли своим подопечным тотальный разнос. Васильич вел себя сдержанно. Чего ему это стоило, знал только он; желваки играли на скулах, но он всегда оставался непоколебимым. Сядет в кресло — слова не произнесет. В раздевалке в течение пяти-семи минут — мертвая тишина. Затем неожиданно вскочит, хмыкнет и — на выход. На лицах ребят — решимость, собранность. Носятся во втором тайме, словно угорелые. Будто играют главный матч всей своей жизни. Не только отыгрывались — побеждали. А он ведь в перерыве ничего им не сказал.
Васильич привязался к братьям Суркисам. За их отношение к команде, к себе — платил той же монетой. Его дружба с младшим — Игорем — носили трогательный характер. Они перезванивались по несколько раз вдень, перелопачивали в разговоре целый ворох тем. Васильич не возражал против того, чтобы Игорь Михайлович во время игры находился на скамейке запасных. Говорил, у Игоря — хорошая аура.
В последние годы здоровье Лобановского ухудшилось. Как определили врачи, сложился полный букет недугов. Васильич, сцепив зубы продолжал работать. Слушать не хотел о лечении. Ему предлагали пройти обследование и госпитализацию в лучших клиниках Израиля, Германии, Испании. Когда «Динамо» проводило сбор в Израиле, удалось затащить его в кабинет к местному «светилу». Тот обещал: за полторы недели один из цветков в «букете болезней» навсегда увянет. Для этого нужно было пройти курс лечения в стационаре. Уговаривали его все. Но больше других — Игорь Михайлович. Все — напрасно: