– Или завтра приносишь три сотни, или больше не общаемся, – и презрительно бросил, – пацан…
Валеру жгло изнутри. Ему хотелось казаться взрослым, получить миньон, доказать всем, что может!.. Ноги сами принесли к Домне.
– Валерчик, – обрадовалась она. – Давай за стол! Я тюльки купила, биточков наделала.
Пока обедали, дедушка Сучков расспрашивал об учебе. Обычно Валера отшучивался, но сегодня настроения не было. Домна растревожилась:
– Валерчик, ну мне-то скажи… я ж тебе, как мамка.
– Да хорошо все. Устал просто.
– А ты приляг, деточка, приляг. – Она потащила к кровати с горкой из трех подушек мал мала меньше, укрытых кружевной кисеей. – Мы с дедушкой отойдем, а ты поспи.
Если б Валера знал, что Сучковы пошли в сберкассу, непременно отступился. Однако соблазн пересилил: один в комнате Домны, на кровати, где под подушкой лежат такие необходимые ему деньги.
Когда Сучковы вернулись, Валерчика не было. Домна по привычке пересчитала зарплату, отложила «на нужды» и потянулась за целлофановым пакетом. В груди остро кольнуло, и рука сама прижалась к сердцу. О деньгах душа не болела, что деньги? Еще заработает. Тревога жалила другим: «Что стряслось у Валерчика? Зачем ему?» Сучкову ничего не сказала.
С Олегом Валера не говорил: молча протянул деньги, забрал миньон, нехотя буркнул «спасибо». А войдя домой, чуть не заплакал от злости: собственного патефона-то не было. Получается, он совершил что-то гадкое, и даже не может насладиться наградой. Снова оделся и побежал к Вильке. Если не послушает песню, то словно все зря!
К счастью Вилька оказался дома. Он не заметил мрачности Валеры, а радостно кинулся разглядывать конверт пластинки:
– Глянь, какие рубашечки стиляжные! – тыкал он в фото пальцем. – А ударник в шикарной панаме!
После того, как они три или четыре раза прослушали миньон, Валера успокоился. Все он сделал верно. И не украл вовсе! Одолжил… Он почти убедил себя: если б попросил, Домна и так дала денег. Только зудело, что не просил. Мог, но не просил.
Через два дня перестал об этом думать. После или вместо школы торговал нейлоновыми косынками, а потом бежал к Вильке слушать миньон и учиться джазовому вокалу. Заново перепевал знакомые песни, добавляя чувственность и эмоции. А когда услышал по радио визитную карточку Одессы: «У Черного моря», вдруг рассмеялся.
– Вилька! Я на верном пути!
– Да без базара!.. – мгновенно поддержал друг. – А почему?
– А ты слушай-слушай!.. Слышишь? Одесский еврей делает то же, что я. Джаз-приемчики!
– А правда! Не зря у Утесова свой джаз-окестр!
– Вот он! Путь к известности.
В вокальный кружок портклуба приняли легко. Хвалили. Спрашивали о музыкальном образовании. Когда узнали, что нигде не учился, восхищались, обращались на «вы»:
– Валерий, вы самородок. Настоящий самородок! – жал руку руководитель кружка. – Мы вам такой репертуар для выступлений подберем! Вот такой репертуар!
К портклубу поздравить пришли и школьные друзья, и уличные:
– Ну ты… молоток! – хлопал по плечу Гном. – Пойдем, проставишься.
В шалмане у Арбузного причала уже гудели. Многие не знали Валеру, но по краткому объяснению Сесибо поняли, тот платит за выпивку и развлекает:
– Спой «Тетя Сарра, не крутите задом»!..
– Спой «Как на Дерибасовской у бабушки-старушки шестеро налетчиков отобрали честь!»
– «Полицмейстера Геловани» пой! – требовали и тут же затягивали сами. – На Одесском майдане шум-переполо-о-ох…
Сесибо скоро подбирал на гитаре песню, а Валера подхватывал. Гном громче всех выкрикивал:
– Цу-на! Цу-на! Цу-на!
Валере нравилось внимание, но сомнение в душе поскребывало. Кричали бы так же, не оплати он два круга пива? Когда Вилька и Жора засобирались домой, встал с ними.
– Поиздержался, братаны, пойду…
– Не пошел твой коммерс с косынками? – поддел Гном. Не простил до конца, что Цуна отказался работать на набережной. – А я говорил… ерунда эти косыночки.
– Ну да, ну да, – не стал спорить Валера.
Попрощавшись, пошел к Сучковым. Еле дождался, когда Домна уйдет на кухню, и бросился к кровати, достал заначку. Не успел.
– Валерчик, да что с тобой! – горестно всплеснула руками бабушка.
– А что? – озлился Валера. Ему казалось, раз не крадет, а возвращает, то она не смеет осуждать. – Что?! Одолжил ненадолго, а ты сразу… как с вором!
– Да я… – не нашлась, что сказать, Домна.
– Пойду. Спасибо за ужин, – скомкано попрощался он.
И чувствовал, что сегодня пришел к Домне еще Валерчик, а уходил кто-то другой – взрослый и незнакомый. Цуна.
Глава IV. Первая слава
1957
Кто-то оставил форточку открытой, и голос молочника разбудил Валеру: