Ничего. Студент же в целом не противился? Значит, контрабас не так уж и нужен. А деньги… Деньги отдаст. Как-нибудь… потом. Уговаривал совесть Валера, не замечая, как втягивает голову в плечи, будто ждет окрика вслед.
Слева от вокзала тянулась мраморная арочная галерея. Вдоль нее по перронам семенили усталые от жары пассажиры. Валера встал под арку и вальяжно облокотился рукой, будто защищаясь от палящего солнца. Рядом поставил контрабас-четвертушку и слегка оперся на него другой рукой. Он намеренно пришел на платформу первым, чтобы покрасоваться и произвести нужное впечатление.
Леня с женой и ребята увидели его издалека. Красивый, наглаженный, стильный. Валера сразу оказался в центре внимания. Все завалили вопросами о контрабасе. Где, как, почем. Он же напускал безразличия, подумаешь, контрабас какой-то, но веселые чертенята, плясавшие в глазах, выдавали с головой. Попросили сыграть, и Валера снова удивил, бегло сыграв тарантеллу Джованьолли, подобранную на слух.
– Неужели за два дня научился?
– Да заливает!
– Не, Цуна такой способный, он может! Может!
– Вот это талант!
В гастрольное турне, кроме их трио, ехала пианистка Шура Заславская и пара сатириков – Макалаюнас Толя и Ермоген Григорович. Скоро подошел паровоз, удачно шедший прямым рейсом Одесса – Новосибирск. Правда, чтобы добраться до Томска, придется еще сделать пересадку на узловой Тайга, а потом ехать восемь часов автобусом.
Чтобы скрасить тяготы пути, с собой набрали дешевого коньяка и теперь распивали под курицу, бутерброды и старинный немецкий аккордеон, заимствованный у тетки Гольдберга. Витя играл бойко и весело, ребята пели, смеялись и грезили о богатстве и популярности, о толпах поклонников и поклонниц, об афишах с их именами и путешествиях.
– Давай вот о чем подумаем, тезка! – обратился Валера к Гольдбергу. – Как тебя на афише писать будем? Если к Ободзинскому еще и Гольдберга добавить, совсем швах.
– Цуна дело говорит. Нельзя такую афишу! И так полколлектива евреев. Что хоть твоя фамилия значит?
– Золотая гора, – засмущался Гольдберг.
– Во! Валерий Златогоров, – торжественно объявил Валера.
И музыканты продолжили строить планы и мечтать. Размыто мелькали в окнах деревья, постепенно желтея и теряя листву по мере удаления от солнечной Одессы.
В Томске их встретил холодный ветер. Хорошо, что гостиница оказалась недалеко от филармонии. Ребята побросали вещи и помчались в столовую, где Леня выложил суточные:
– На десять дней, одиннадцать рублей каждому. Это за весь срок гастролей.
– Вот счастье… – насупился Валера. Начало показалось не самым многообещающим. Ладно. Придется где-то еще калымить. – Гулять будем, пацаны?
– Для начала меню почитаем, – урезонил Барсуков.
– Читать будешь в библиотеке! – Валере не понравилось, что кто-то пытается оспаривать его авторитет. Он зыркнул в сторону Гольдберга, и ребята запировали.
Опомнились лишь утром, когда собрались завтракать.
– А в кармане дыр-ра, – загрустил Гольдберг и оглянулся на Валеру.
– Выкрутимся. Сегодня за концерт получим по пять рублей, – он оглядел друзей. – Пойдем пивка дернем? Угощаю!
Слова возымели эффект: ребята приободрились. И, заказав пива вместо завтрака, отправились осматривать город.
Вырвавшись из-под опеки родителей, гастролеры начали жить весело и бесшабашно. Менялись города: Красноярск, Норильск, Владивосток, Иркутск. Пили пиво, разучивали песни, болтались по улицам и знакомились с девушками. Если приключения не находились, ребята создавали их сами:
– Давайте устроим турне в Новосиб! У меня там приятели с хатой, – предложил Витек, и оба Валерика немедленно согласились. Кроме хаты у Барсукова нашлись знакомые девчонки, и новогодние праздники затянулись. Пока коллектив филармонии ждал их в Прокопьевске, ребята, забыв обо всем, кутили.
– Как?! – театрально причитал Витя. – Как можно жить без сигарет? Ребята, я вас умоляю! Что я тут бегаю, как петух с отрезанной головой?
Часы показывали три ночи. Магазины давно закрылись, но Гольдберг с Цуной послушно выкатились на улицу. Дикий мороз обдал колкими снежинками, и парни ссутулились, втягивая непокрытые головы поглубже в плечи.
– Морозно, однако! – охнул Гольдберг.
– Это тебе не Одесса.
– Ага. Там тоже. Летом по башке, как тр-реснет. Все забудешь сразу.
– Почему никто не бодрствует? – ворчал Валера, притопывая ногами. – Чаю бы горяченького…
Сигареты долго стрельнуть не удавалось, и мороз постепенно отрезвлял.