Магда Даниловна вскочила на больные плоскостопием ноги и поскакала в тёмный коридор, на кухню, откуда тянет сыростью, прихрамывая на обе ноги и выдыхая краткую молитву.
Поток белого света в распахнутом окне лоджии ударил ей по глазам. В потоке зависла женщина: рубаха до колен, ступни рыбами бьются о подоконник, а руки хватают воздух. Магда Даниловна всплеснула руками. «Люба, - шепчут её побледневшие губы. - Гэт так?»
Колени её хрустнули от боли. Прыжок не по годам смелый. Руки вцепились в ситцевый подол невестки, зависшей в нереальности, и вырвали несчастную из власти сил нетяготения.
...Люба приподняла голову, спина её была будто прибита к деревянному полу, волосы облепили щёки и грудь, а ноги исходятся дрожью. «Люба, - сипит Магда Даниловна, склоняясь над ней. - Да гэткаж?»
В открытое окно льётся свет, белый, как новорождённая Луна. Магда Даниловна кряхтит, закрывая окно лоджии, но распахнутая створка не поддаётся её крестьянской силе, стоит на месте, стекло не затмевает свет. «Да гэткаж?» - хмурит брови Любина свекровь и бьёт кулачищем по пластиковой раме. Люба шевелит онемевшим языком: «Там... там». А там, на улице, Магда Даниловна хорошо рассмотрела, на газоне около дома, стоит косматый, как лев, мужик в кожаной косухе. Он расставил ноги шире плеч и сжимает руками горящий белым пламенем то ли прожектор, то ли автомобильную фару. Свет из фары бьёт по окнам Магды Даниловны. Вокруг косматого льва вьётся слишком нервная и тонкая барышня в светлом плаще. Вьётся и причитает, всем соседям слышно: «Лёня, Лёнечка, всё, всё... она ушла. Лёнечка, всё-всё, пошли-пошли...»
Но Лёнечка надрывает жилы на шее и светит, как будто из пулемёта строчит боец, которому некуда отступать. Рядом с осветителем покачивается на длинных ногах, тоже расставленных шире плеч, юноша с голыми плечами. Волосы его прядями цвета ночи струятся по спине, руки сжаты в кулаки и грозят окнам Магды Даниловны. Он сипит открытым горлом, как охрипший петух.
Слишком нервная и тонкая барышня оставляет наконец осветителя и падает на грудь к осипшему юноше. Они обнялись, она шепчет ему на ухо и целует, как младенца, он напряжённо вглядывается в открытое окно лоджии девятого этажа, где в потоке света мелькает широкая сутулая фигура Магды Даниловны. «Она ушла, ушла...» - баюкает голос барышни, и юноша с голыми плечами вздыхает.
Вместе они вырвали фонарь из рук великого осветителя, остановившего дождь. Туча провисла над их головами, будто старое чрево. Косматый мужик тут же обмяк и упал на руки своим спасителям. Рухнул, как загулявший пьянчужка. Спасатели тянут его обмякшее тело к своему старому джипу, который уже распахнул заднюю дверь.
- Шо здарылася (что случилось), Люба? - ослабшим голосом кричит Магда Даниловна, протягивая руки невестке. - Шо робицца (что делается)?
- Это не май, - прошептала Люба, приподнимаясь на локтях. На её глаза накатили слёзы.
«Глупая баба», - корит себя Магда Даниловна. Она же знает - Люба никогда не засыпает после Санькиного визита. К горлу Любы подступает ком, она молчит и смотрит, как муж возится с сыном. Мать - та бегом на кухню и кастрюлями стучит. «Сынка! - вопит она не своим голосом. - Ходзи есци». Тот кривит улыбку и бросает: «Вот дурость! Дома поем». Мать, как солистка ансамбля «Берёзка», выплывает из кухни, только у неё лицо Бармалея и кулаки угрожающе сжаты. «Дома?» - сквозь зубы цедит она и хватает Саньку за грудки...
Люба опускает глаза. Сынок прибежал к ней и обнял за шею...
Прожектор погас только в машине. Юноша с голыми плечами, захлёбываясь дымом сигареты, несколько раз ударил по выпуклой кнопке ручного фонаря и бросил его, ещё горячий после сражения с тьмой, под соседнее кресло. С глаз долой. В это же мгновение два скорпиона на чёрном браслете юноши повели клешнями, их стальные иглы поднялись, словно штыки. И вот ветер сорвался с цепи и пролил на землю океан дождя.
Магда Даниловна закрыла наконец окно и напряжённо вглядывается в подсвеченную фонарями тьму, в которой зажигает фары старый джип. Она провожает загадочный автомобиль и крестит его на дорожку.
- А ты ж что? В окно кидаться? Гора няма? - запричитала она, обнимая свою названную дочь. - Дитятко моё, чаго? Дыпрэссия? Вот хворь поганая. Чаго мяне не торкнула у бок? Я таблетку - и усё! Отпустила бы. А так. Ты на хлопчыка глядзела? Што б з им здарылось, коли б маци ранницой под балконом знайшли? (Что бы с ним случилось, если бы мать утром под балконом нашли?)
- Нет, - мотает головой спасённая потоком света Люба, - это не я, это ветер... Я подышать только.
VII
После бури утро выдалось тихим. Как будто уснул дракон, который ночь напролёт громыхал крыльями, разгоняя ветер, и искрил молниями, разевая пасть, уснул, ослеплённый сиянием Ярилы.