Вещи его - рубахи да тельное - всю войну матушка перебирала, ладонями гладила, губы её шептали: «Вяртайся, сыначка...» И тут горе какое! Извещение в печатях, что «в бою за социалистическую Родину, верный воинской службе, проявив геройство и мужество, ранен и умер...»
Матушка так же надрывно голосила, как сейчас стонет её постаревшая дочь. Сорвала матушка косынку с волос, поседевших до времени, и в поле убежала. Маленькая Магдалина за ней понеслась, путаясь в «доугой спаднице» (длинной юбке). Всей глубиной земля сострадала её матери! Маленькая Магдалина услышала, как вырвался из земных недр стон, от которого поникли спелыми головами колосья. Родная земля так ждала Алеся... и других своих сыновей.
Сегодня, когда на нашей земле царит мир, выкупленный кровью миллионов сыновей и слезами их матерей, вы, его наследники, почему сами лезете в ад тысячами ухищрённых способов: пьянством и наркотой, развратом и клеветой, воровством и убийством? «Почему?» - кричит и бьётся материнское сердце Магды Даниловны, в глубине которого рыдают её покойные матушка, брат и отец.
Материнские причитания Санька услышал как наяву, когда его выгрузили пинком из автозака. «Сыначка», - било по сердцу и по ушам с такой силой, что сам «сыначка» почти не заметил, как его пропустили через «просушку». Плач родной матери звенел в голове, и Санька не уловил юмора в напутственных словах охранника: «Предпочитаешь сидеть с бомжами или уголовниками, которые таких придурков насилуют?» Когда его поселили в камеру, отдалённо напоминающую пещеру первых людей, Саньке почудилось, что его заживо похоронили, а мать рыдает над холмиком. Да так пронзительно, так неистово, что он, скованный темнотой и смрадом, отчётливо слышит её плач у себя под землёй. И хочет он выбраться к ней, где есть солнечный свет, чистый воздух и необъятные просторы, но не может даже двинуть рукой или крикнуть...
Лязг захлопывающейся за спиной двери заставил Саньку вернуться в реальность и оглядеться. Вот оно что: родная милиция для удобства проведения следственных мероприятий поместила его в крохотную, переполненную другими грешниками модель ада. На воле такого Санька и представить не мог: стены камеры масляные от грязи и сырости, в углу возле двери дыра, наверное туалет, над ней трубка водопровода с двумя кранами, верхним и нижним. Самая вопиющая несправедливость, которая скребанула Саньке по душе, - маленькое окно, покрытое не решёткой, а чем-то напоминающим дуршлаг. В маленькие круглые дырочки едва пролезет тонкий карандаш. Что за этим дуршлагом, какое стекло, разглядеть невозможно. Свет, слабый и теребящий глаза, исходит из единственной лампочки на потолке. Санька опустил веки от тяжести дизайна и взглядов насельников. Он замер на полуслове - надо не сплоховать, начался экзамен.
И тут на помощь пришла матушка, Магда Даниловна. Он отчётливо увидел детское воспоминание: мама одела его нарядно, чисто и повела в гости на крестины в соседнее село. Впервые в жизни он увидел городских девочек, в панамах и бантиках, и спрятался за мамину юбку. Магда Даниловна погрозила пальцем и приказала играть с ними во дворе. Стыд и нерешительность сковали мальчика, но мать не отступала, шлёпнула по заду и подвела сына так близко, что Саньке показалось - сейчас он сгорит от любопытных заносчивых взглядов. «Сыначка, сонычко моё, скажи деткам, как тебя зовут?..» - громко на ухо потребовала мать.
- Гацко Александр, Саша, - вот они, первые «правильные» слова в новой тюремной жизни. Напряжение спало, густой табачный дым ожившими клубками потёк по камере, одобрительный ропот и приглашение выпить чаю покатились в его сторону. Главный в камере, зек Серёга, выделил первоходу Гацко самый верхний шконарь, сваренный из труб и полос металла, который покрывал матрас с несколькими комками ваты в потёртом брюхе. Но сначала рулевой по камере побеседовал с Сашкой:
- А по какой статье заехал?
- Не помню точно, - осторожничал Санька.
- Как - не помнишь? Ты, я гляжу, по первому разу. На тюрьме это главный вопрос. Могут неправильно понять. У тебя же в копии постановления есть статья. - Серёга посмотрел на подопечного цепким взглядом.
- Мне ничего не дали, - не солгал Гацко.
- Не может быть. Всем дают. Слушай, Санёк, тебе к адвокату надо, здесь что-то мутно. А паста у тебя есть?
- Слушай, мужик, говорю, оставь меня в покое, ладно? - Сашка чувствовал себя как в пыточной.
- Ты меня больше так не называй. Мужики - на лесоповале. А я не мужик. За то, как ты на вопрос ответил, - бьют. Но я по жизни крадун, живу по воровским законам и считаю, что надо не наказывать за незнание, а учить. В тюрьме все люди, и мы должны держаться вместе, иначе нас мусора поодиночке передушат. Есть неписаные законы и правила, установленные ворами, суровые, но справедливые. Их надо знать. Поэтому надо интересоваться. - Новый знакомый был очень убедителен, а главное, выглядел как пастырь среди послушных овец с волчьими душами.