Вовка идет рядом и улыбается. Он длинный, выше Валерки на целую голову. Глаза у него зеленые и хитрые. И волосы не как у всех людей. У всех людей или светлые, или темные. А у Шошина желтые, будто их в яичном желтке вымазали. Потом, Вовка врать любит. В этом деле никто с ним тягаться не может: чемпион. Никогда не знаешь, правду он говорит или врет.
— Валерка, а Валерка, — говорит Вовка, — заруби на носу: я тебя слушаться не буду… У меня такой уж характер: все делаю наоборот… от меня даже мама отказалась. Один раз чуть-чуть из школы не исключили. А ты для меня — тьфу! Я сам могу быть председателем… Да не хочу.
Валерка молчит.
— И вообще я человек отчаянный! — разошелся Шошин. — Меня даже старший брат боится… Я…
— Трепач ты! — говорит Валерка и тут же, растопырив руки, летит на тротуар: Вовка подставил подножку.
— Ну погоди!
Не отряхивая снег с пальто, Валерка бросается за Шошиным. Но длинного, увертливого, как ящерица, Вовку коротышке Валерке не догнать.
— Ух, надаю! — грозит он кулаком. — Подумаешь, характер… У меня тоже характер будь здоров!
Домой Валерка приплелся мрачный. Бросил в угол мокрый портфель. Стал вешать пальто — вешалка оборвалась. Прицепил за воротник. Щека горела, будто к ней горчичник прилепили. Бабушка (она приехала погостить из деревни), подняв на лоб очки, только покачала головой. Налила супу, пододвинула хлеб. Валерка поднес ложку ко рту, сморщился.
— Вот жизнь! Опять грибной… А на второе что?
— Рыба жареная.
Рыбу Валерка любил.
— Бабушка, — съев два куска щуки, похвастался он, — а меня сегодня председателем совета отряда выбрали. Единогласно!
— Ишь ты! — удивилась бабушка. — А я, грешным делом, подумала, что ты с кем-то подрался… Пионерским, значит, председателем назначили? Твой-то папка тоже начальник. Главный инженер и член этого… завкома…
— А я — начальник?
— А то как же! Раз председатель, значит, начальник. Ну, понятно, папка-то твой побольше начальник, а ты чуток поменьше. Ох ты боже мой! Росточком-то с мизинец, а тоже председатель! — Бабушка засмеялась, и морщинки паутинками разбежались по ее коричневому лицу.
После обеда бабушка пришила на рукав Валеркиной курточки две красные полоски.
— Ну как есть командир! — любовно смотрела она на внука. — Чапай!
Валерка глянул в зеркало и нахмурился: правая щека была такой же пунцовой, как и нашивки.
— Баб, — попросил он, — пришей-ка мне ленточки и на пальто.
— А это зачем? — удивилась бабушка.
— Нужно… Ну, чтобы и на улице было видно, что я началь… то есть председатель, — нехотя пояснил Валерка. — А то пристают тут всякие…
Вечером пришел с работы папа.
— Пап, я теперь председатель! — встретил его Валерка на пороге. — Как и ты… начальник!
— Растешь, брат, — усмехнулся папа, снимая пахнущее снегом пальто. — Позволь узнать: какой же ты председатель?
— Обыкновенный. Председатель совета отряда. Все-все руки за меня подняли… Посмотри, какие у меня нашивки!
— Нашивки-то красивые… Сам пришил?
— Не-е, бабушка… Я ей нитку в иголку вдел!
— Герой!
— Я бы и сам пришил, да у меня получится косо.
— Не можешь пуговицу пришить, а собираешься людьми руководить… Почему твой портфель на полу валяется?
— Сохнет, — сказал Валерка.
— Разболтанный ты человек, а руководитель должен все уметь делать и всегда быть подтянутым. С кого же пример брать, как не с руководителя? Зря, по-моему, тебя выбрали.
— Не зря, — сказал Валерка, — я подтянусь…
Он пошел было к себе в комнату, но у дверей остановился, ковырнул пальцем в носу и спросил:
— А как это — людьми руководить? Заставлять их? Требовать и…
— Погоди, погоди… Заставлять, требовать!
Папа задумался и стал ходить по комнате взад-вперед.
— Так недолго и дров наломать… Требовать нужно, только не это главное… Людей надо любить, сынок. Ну и придумывать тебе придется что-нибудь интересное, чтобы в отряде скучно не было.
Папа остановился, взял двумя пальцами Валерку за подбородок и заглянул в глаза.
— Дело большое, голубчик, доверили. Подтянись, а то с позором снимут тебя с председателей.
Валерка подобрал с полу портфель и отправился в другую комнату уроки делать. Но из головы не выходили папины слова. «Любить людей… Значит, Вовку Шошина тоже надо любить? За что? За то, что он дерется? И придумывать чего-то там надо. Как же все-таки руководить? С бабушкой надо потолковать, — решил Валерка. — Она старая, все должна знать».
— Ох, Валерушка, что тебе и сказать-то, — задумалась бабушка. — Много прожила я на свете, а вот, поди ты, руководить народом не доводилось. Ты уж лучше зайди после школы к отцу на работу и посмотри сам, как твой папка там председательствует… А я, Валерушка, больше чашками да поварешками руковожу.
Валерка так и сделал. Решил задачку и отправился на папин завод. В большой приемной комнате печатала молодая женщина, а возле батареи сидел, утонув в белой бороде, огромный дед, похожий на Илью Муромца. Валерка независимо направился мимо него прямо к двери, на которой висела красивая табличка: «Главный инженер т. Клюквин И. А.».
— Ты куда это, пострел, без очереди? — басом спросил дед.
— К папке, — растерянно захлопал белыми ресницами Валерка.
— А это все едино: к папке ты, положим, иль к мамке, а порядок на заводе знай… Садись вот тут! — Дед показал на стул. — Будешь, значит, за мной. Ты по какому делу, личному или государственному?
Голос у деда зычный, громкий, как из трубы. Говорит, а борода шевелится, будто на сквозняке.
— По этому самому… государственному, — наугад сказал Валерка.
— Вот как?
Дед почесал бороду и улыбнулся, отчего пушистые брови поползли вверх, а желтые усы к ушам.
— Ну, раз дело государственное, то, понятно, толковать надо о нем здесь… а не дома.
Валерка молча присел рядом. Из кабинета послышался сердитый голос отца, но о чем говорят, он не разобрал. А вот дед услышал!
— Галкина пропесочивает твой папаша, — сказал он и, поймав удивленный Валеркин взгляд, пояснил: — Есть у нас злостный прогульщик и бракодел, из механического цеха.
Дверь открылась, и из кабинета выскочил красный, взъерошенный прогульщик и бракодел Галкин. В руках он держал вывернутую наизнанку шапку.
— В последний раз, Иван Андреевич? — просил о чем-то Галкин. — Докажу…
— Не верю! — ответил папа, показываясь в дверях.
Дед поднялся, расправив бороду, махнул пальцем по усам.
— Тихон Андреевич, дорогой, что же глаз к нам не кажешь? Как ушел на пенсию… — Валеркин папа, обеими руками пожимая огромную ручищу, втащил деда в кабинет. И тяжелая дверь захлопнулась за ними.
Валерке надоело ждать, он заскучал. Дед, который так долго не казал глаз на завод, видно, решил отсидеться у папы за все сразу. Над головой затрещал звонок, как в классе. Машинистка еще три раза ткнула пальцем в клавиши и, соскочив со стула, поспешила в кабинет. Дверь за ней не закрылась, и Валерка со своего места увидел на папином письменном столе чернильный прибор. На крышках чернильниц высечен танк и самолет, посередине кремлевская башня… Тут вернулась машинистка и по телефону заказала в столовой чай на две персоны. «Ага, — сообразил Валерка, — эта тетя — папин личный секретарь…»
Еще с полчаса поглазев на безмолвную дверь, за которой попивали чай папа и дед-пенсионер, Валерка вздохнул и отправился домой.
— Бабушка! — закричал он еще с порога. — Где дедушкина старая чернильница? Ну, та самая, со змеями… Позарез нужна!
— А я откуда знаю? — развела руками бабушка. — Вот неугомонный! Зачем она тебе? Небось для озорства?..
— Говорят, для дела! — отмахнулся Валерка.
Поднял весь дом вверх дном, а чернильницу нашел.