Выбрать главу

Медлительный, доверчивый вальдшнеп, похожий на маленькую сову, грустно хоркая, проплыл там, над прогалиной, и скрылся за деревьями. Чуть повеяло ветерком, колыхнуло сухую былинку у ног Валерки.

— Ну, пошли, — лесник встал. — Самое время теперь…

Утки

Валерка изо всех сил налегал на огромные, длиннющие весла, почти что прясельные жерди, но тяжелая Федорова лодка продвигалась медленно. Воплощенная добротность, с пудом смолы на бортах, не боявшаяся поднять десять человек, — верно служила она Федору, выполняя ту многую работу, какая выпадает в деревне, почти опоясанной рекой.

Чтоб не ущемить в Валерке достоинств охотника, Федор посадил его за весла, а сам разлегся на корме, словно не замечая, как выдохшийся после дюжины первых взмахов гребет и гребет Валерка, не желая сдаваться.

Наконец Федор приподнялся, сел на лавку:

— Полно, Валерк. Руки оторвешь, болеть завтра станут. Хватит, давай-ка я опять.

— Не… Я еще… Я скажу, как сил не будет… — с придыхом, напрягаясь, как струна, тянул и тянул Валерка весла.

Раздвигая носом шуршащую осоку, лодка пересекла заросший участок староречья, выплыла на плесы, на утиные займища. В шесть часов вечера открытие охоты. Конец августа. Жарко.

Валерка наконец изнемог, отбросил весла, уполз на корму. Федор со свежими силами толкнул лодку.

— Дядь Федь, а зачем бочка?

— Эта, что ль? — ухмыльнулся Федор. — А вот приедем — узнаешь.

…К поездке Федор готовился задолго, приводя в порядок свой охотничий скарб, заброшенный с прошлой осени: кроме стрельбы уток на перелетах, он не признавал другой охоты.

Федор не слыл нелюдимым, но покосы выбирал обычно самые дальние и уж на охоту всегда ездил в одиночку, хотя находились желающие составить компанию.

Тем неожиданней было то, что он взял с собой Валерку.

— Знаешь ли, что брать-то? Ведь не на день едем… Патронов, главное, заряди побольше, чтоб сотня, самое малое, была. Стрелять начнем — не заметишь, как кончатся, потому лучше обратно привезти, чем не хватит. Ну, и харчей пусть мать соберет… Из одежды смотри сам, чего брать, только чтоб не мерзнуть — ночи-то стали росные. Палатка у меня есть, так одеяло возьми и ватник под голову. Приходи ровно — ждать не стану.

— Ничего себе, сотню патронов! — думал перед сборами Валерка. — Да сотню патронов за год не расстреляешь… Где столько пороху и дроби взять?

Однако мать неожиданно, без упреков, дала денег, и Валерка, купив боеприпасы, целый день заряжал патроны, сопя от серьезной работы, где нельзя ошибаться. Впервой готовясь к большой охоте, вспоминая данные накануне советы, он уложил рюкзак, захватил отцовский плащ и ватник, завернул в одеяло чехол с ружьем и, взвалив все это на плечи, даже засомневался, не много ли набрал. Но, когда дотащил этот груз до реки и увидел то огромное количество скарба, какое навалил в лодку Федор, совершенно остолбенел. Там были и ящики, и мешки, и ватник, и тулуп, и даже странная железная бочка на ножках и с дырявым дном.

— Готов, стало быть? — поприветствовал его Федор. — А я уже жду. Все ли взял? Не забыл чего-нибудь?

Валерка перекинул в лодку свои пожитки, перевалился сам, и Федор, поднатужась, с придыхом эхнув, отпихнул лодку от берега, прошлепал по воде, подпрыгнул, залез на корму и, пробравшись к лавке, сел на весла.

Невысокий, коренастый, с жесткими от работы коричневыми руками, таким же коричневым лицом, покрытым густой черной щетиной волос, по неделям не знавшим бритвы, Федор сохранил к шестидесяти годам силу и сноровку. Всю жизнь проработав на воздухе, у земли и на ней самой, он пользовался завидным здоровьем, не имел седины в волосах и на покосах не уступал молодым колхозникам.

В его руках монотонно вздымались весла; как гигантская водомерка, тяжелыми рывками шла лодка, и почти час без передышки греб Федор, пока и его, наконец, не умотали тяжелые весла.

…Лодки, большей, чем у Федора, в округе не было. Задумав строить ее, он наготовил досок, жердей, смолы, принялся за дело с размахом и просидел с топором почти месяц. Злясь, оттого что лодка получилась громадная, взрываясь от шуток и советов односельчан, потому что переделать ее было уже нельзя, и когда наконец окончил и сел за неподъемные весла — осталось только смириться с тем, что перестарался, что лодка донельзя тяжела.

Но, когда он сплавлял на ней с дальних покосов по пятьдесят пудов сена за раз, положив на борта жерди, навалив целый стог, едва оставляя место, чтоб сесть, оценил свое детище и уже добродушно отвечал на шутки по поводу размеров его чудо-лодки.