— Да ты чего? — вспылил вдруг Федор. — Можно подумать — я один все настрелял? Треть-то твоя. Сам распарился, как лепил вправо-влево, а туда же: «Изведем», «На день пять штук». Ну и что же, что пять? Мы тут неделю прокоптим, стало быть, полагается тридцать хвостов на брата. Вот и не бей больше, а я уж если и погрешу немного, так ведь сам говоришь: у меня двустволка… Извести боишься, а того не поймешь, дурында, что от стрельбы этой матери помощь в хозяйстве. Много ли с охоты без таких дней пользы? То-то… А мы добычу в кооператив сдадим — выручка. Птицы, ее не убудет, я тебе это верно говорю, не первый год здесь стреляю. Изучил.
Валерка молча встал, взял корзинку.
— Ты куда? — насторожился Федор.
— Пойду, может, грибов наберу… к ужину.
— Вот и верно. Однако, за делом будешь, голову проветришь, а то она у тебя чепухой забита. — И уже вдогонку крикнул: — По берегу направо березник будет, там погляди, я в нем много грибов брал.
Валерка, щелкая себя прутиком по ногам, слонялся меж берез. Грибов попадалось немало, и он набрал с верхом свою корзинку осиновиков, подберезовиков и лисичек, а белых по счету — одиннадцать штук.
«Одиннадцать уток, одиннадцать грибов. Закоптим… Мамка так и говорила: «Дядю Федю слушай, присматривайся. Он уток каждую осень возит. Настреляешь — свою долю не путай. Если много набьешь — продадим, костюм новый к школе купим».
…Мамке что? Она не видела, сколько здесь охотников. Сегодня целый день моторки гудят. Набили за вечер да за утро. Все городские. Шпарят теперь по домам рады-радешеньки, быстрей, как бы уточки не протухли… А у нас не протухнут, мы коптим, дядя Федя перышки считает, не подпалить бы… Костюм зато справим. Охотнички…»
Он зажмурился, пересек полосу едкого дыма из коптильни, поставил корзинку.
— Ого! Будет к утятине супец грибной. Белые-то есть?
— Немного.
— И то, посушим. А я вот с ружьями занялся. Твое-то, ох, и легко против моего «Гринера», — он прищелкнул цевье, отер стволы, вскинул ружье. — Еще отцу моему служило. Жгучее ружьецо! Одной дробинкой только б зацепить — твоя дичина. «Гринер» — одно слово. Говорили охотники знающие — на полных подкладных замках! А?.. Не чета твоей… А?.. Хи-хи-хи…
— Хорошее ружье… — Валерка взял свою одностволку, вычищенную и смазанную маслом, молча расстегнул рюкзак, достал шомпол, свинтил и, навернув тряпочку, втискал его в ствол.
— Ты чего? Я же почистил.
— Да я и не чищу, протираю.
— И протер я…
А Валерка водил и водил шомполом, словно не слыша, глядя на пустой уже брезент и соображая, куда же делись утки?
А утки лежали в ящике, аккуратно прикрытые сосновыми ветками. «Быстро он их оформляет…»
Федор прищурясь глядел на Валерку, держал в руках свой «Гринер» со щербатой от ржавчины колодкой, черной засаленной ложей и водил желваками: «Ох, парень!.. С гонором. А чего спесивит? Пообомнется, молодой. Я молодой-то и не таким дурнем был».
Пообедали. Полежали в палатке. Погас костер. Валерка задремал, сладко сопя и причмокивая… Охотился во сне.
…Федор выполз из палатки, с хрустом напряг спину, ушел к воде, плеснул в лицо, пнул сапогом лодку, постоял. Потом не спеша прибрал разбросанные вещи, набил патронташ, снес в лодку ружья, кинул туда свой и Валеркин ватники, принес корзину, поставил в корму. Подув на угли костра, раскурил папиросу, толкнул Валерку:
— Вставай-ка, эй, утиный заступник. Закоптили этих, айда за свежими… Аль не поедешь?..
Валерка вылез, протер глаза. Спросонья хотелось пить.
— Ну, чего киселеешь? Я все уж собрал, поехали. Сегодня не так густо будет, однако постреляем.
Плыли молча.
— Тебя на свое место, али еще где высадить?
— На свое.
Валерка выпрыгнул из лодки и, встав опять на островке, смотрел, как ходили под рубахой Федоровы лопатки, как вздымались весла.
Бросив на землю ватник, он сел, раздвинул ветки и смотрел, как умащивается в своем закутке Федор, всплескивает, качая лодку, шелестит листвой деревец.
Затихло. Валерка положил рядом патроны, зарядил ружье.
Больше он в этой бойне не участвует. Двух штук ему вполне хватит. Бог с ним, с костюмом. Пусть Федор своих коптит, а он убьет пару и хватит.
Загуляла по заводи плотва, всплескивая, высверкивая бочком, оставляя расходящиеся круги, которые тут же растворялись в глади воды. Медленно вечерело. В отдаленьи опять забахали выстрели, но уже не так часто, как вчера. Шевельнулся в своей лодке Федор, и чутко слышное пришло по воде его движение. Просвистели над лесом чирки, сделали круг, но, не снизившись, улетели на озера. Валерка отсидел ногу, распрямил и чувствовал теперь, как, холодя и покалывая, расходится кровь.