Одна из старших что-то коротко сказала спутницам, и повозка остановилась. Женщины вытирали потные лица, разминали уставшие плечи. Одна пошла к колонке на углу улицы, умылась, по очереди подставила под струю воды ноги. Другая, увидев Валю, направилась к ней.
— Девочка, ты же местная?
Валя кивнула.
— Не знаешь, нет ли где квартиры, комнаты брошенной? Ну, из которой эвакуировались. Нам бы остановиться тут. Сил больше нет. Может, и работа какая найдётся.
— Не знаю. — Валя задумалась. — Оставленные комнаты сразу занимают. Управдомы ругаются, говорят — не положено, а люди всё равно свою жилплощадь расширяют за счёт уехавших. Я пустых не знаю. Вы издалека?
— От самого Севастополя. Больше недели уже идём. Мы в посёлке у моря жили. Порт бомбили, и нас заодно. На четвёртый день.
— У нас бабушка с дедушкой под Севастополем, — тихо сказала Валя. — И не знаем ничего. — Девочка на секунду замолкла, а потом решительно добавила: — Пойдёмте к нам. Пока отдохнёте, помоетесь, поедите, а папа с мамой вечером придут — наверняка что-то посоветуют. И про жильё они, может, знают, и про работу. Пойдёмте. Тут недалеко.
Женщины тихо поблагодарили и снова впряглись в свою повозку. Мысль, что идти недолго, позволила им собрать последние силы.
Дома Валя помогла разгрузить узлы, чтобы не оставлять в повозке, приготовила всё, чтобы беженки могли помыться, и взялась чистить картошку. Гостьи дружно запротестовали: как это она будет их кормить, — но Валя сказала, что родители придут неизвестно когда, а она сама ещё не обедала, и им тоже хорошо бы с дороги поесть сейчас.
Женщины сняли запылённые платки, достали чистую одежду и, быстро помывшись, одна за другой выходили на кухню. Первой появилась одна из старших путешественниц. Представилась Зоей и сразу взялась помогать Вале: вынула из какого-то узла и тонко нарезала кусок вяленого мяса и несколько огурцов, за работой расспросила, кто здесь живёт и не будут ли домочадцы ругать Валю, что позвала к себе незнакомых людей.
Смывшие с себя пыль и переодевшиеся гостьи оказались очень разными. Женщины помоложе — примерно лет тридцати — различались друг от друга во всём. Тонкая, яркая, черноволосая и скуластая Роза и крупная, высокая, белокожая и русая Тамара были, как сказала Роза, «сёстрами по мужьям», то есть жёнами родных братьев. Старшие женщины оказались мамами. Одна — постарше — мамой братьев, тех самых мужей Розы и Тамары, ушедших на фронт. Её звали Шушана, она была маленькой, смуглой, темноглазой и очень стройной, несмотря на то что ей было сильно за шестьдесят. Высокая, зеленоглазая и светлокожая Зоя, с крупными чертами лица и удивительно тонкими аристократичными руками с длинными пальцами, на которые почему-то сразу обратила внимание Валя, с одного взгляда определялась как мать Тамары — так они были похожи.
Валя достала тарелки и приборы, поставила постное масло и соль.
— Извините, хлеба почти нет, а я сегодня не купила.
— Так ты за хлебом шла, когда мы тебя встретили? А чего ж не сказала? Мы бы не пошли к тебе. — Зоя всплеснула руками. — Взрослые ругать станут, что не купила хлеба?
— Да нет, не станут. И потом, всё равно не каждый день удаётся купить. Бывает, стоишь-стоишь полдня, а хлеб кончается.
— У нас есть хлеб, — вступила в разговор Шушана.
— И правда, мы же вчера поменяли в селе. Целых две буханки за ботинки получили. — Роза легко поднялась и пошла в прихожую.
— Не нужно! — воскликнула Валя. — Вы себе оставьте! Неизвестно ведь, как вы дальше устроитесь… а мы здесь всегда живём — добудем ещё.
— Ну уж нет, девочка, — строго сказала Шушана. — Ты вон четверых взрослых посадила за стол, не спросила даже, кто мы и что у нас есть. Неужто мы просто так всё съедим и ничего взамен? Так не делают.
— Возьми хлеб и вот это тоже. — Роза принесла ещё один завёрнутый в полотенце кусок вяленого мяса. — Не знаю, может, вы к такому не привыкли, но всё равно в готовку сгодится и не портится долго. — Она положила в сторонке на кухонный стол обе буханки и мясо и тоже села обедать.