– Немцы должны были показать русским мертвую кошку Кевина, – сказал Толстяк. – Не какую-то там любую мертвую кошку. Кевина беспокоит только эта, конкретная кошка.
– Этой кошки, – возразил Кевин, – и в природе не было во время Второй мировой.
– Ты горевал по ней? – осведомился Толстяк.
– Как я мог горевать? Ее ведь тогда не было.
– То есть она пребывала в том же состоянии, что и сейчас, – констатировал Толстяк.
– Неправильно, – обиделся Кевин.
– В каком смысле неправильно? – спросил Толстяк. – Чем ее несуществование сейчас отличается от ее несуществования тогда?
– Ну, теперь у Кевина есть ее труп, – заметил Дэвид. – Есть за что цепляться. В этом вся суть кошкиного существования. Она появилась на свет, чтобы стать трупом, при помощи которого Кевин смог бы отрицать милость Божию.
– Кевин, а кто создал твою кошку? – спросил Лошадник.
– Бог создал, – ответил Кевин.
– По твоей логике выходит, что Бог создал отрицание своих собственных добрых качеств, – отметила Шерри.
– Бог туп, – сказал Кевин, – и божественность Его тупа. Я всегда это говорил.
Шерри спросила:
– А много нужно умения, чтобы создать кошку?
– Нужны всего лишь две другие кошки. Самец и самка, – сказал Кевин. Однако он уже начал понимать, куда его заманили. – Нужно… – Он ухмыльнулся. – Ладно, нужно умение, если говорить о целях бытия.
– Ты не видишь целей? – удивилась Шерри.
Поразмыслив, Кевин согласился:
– У живых существ есть цели.
– А кто вложил в них эти цели? – не унималась Шерри.
– Они… – Кевин помедлил. – Они сами и есть эти цели. Живых существ нельзя отделить от их целей.
– Выходит, животное – это выражение цели, – сказала Шерри. – Значит, у бытия есть цель.
– Только местами.
– Отсутствие цели порождает цель.
Кевин окинул ее взглядом.
– Чтоб ты провалилась! – сказал он.
Я полагаю, что циничный подход Кевина сделал гораздо больше для подтверждения Лошадникова безумия, чем любой другой единичный фактор, – ну, не считая, конечно, самой причины этого сумасшествия, какой бы она ни была. Кевин непреднамеренно стал инструментом в руках неведомых сил, и Толстяк это понимал.
Кевин не мог предложить достойной альтернативы заболеванию Толстяка. Его циничная ухмылка была в некотором роде оскалом самой Смерти – этакий ухмыляющийся череп. Кевин жил, чтобы доказать никчемность жизни. Меня всегда поражало, что Толстяк при всем при этом продолжает общаться с Кевином, но позже я понял почему. Всякий раз, как Кевин обрушивался на заблуждения Толстяка – высмеивал и пародировал их, – Лошадник становился сильнее.
Насмешки являлись единственным противоядием для безумия Толстяка, и он под их градом чувствовал себя только лучше. Толстяк понимал это, как бы далеко ни унесло его крышу. Да что там, это прекрасно понимал и Кевин, однако контур обратной связи в голове вынуждал его продолжать нападки снова и снова.
Так что нападки усиливались, а Толстяк становился все сильнее. Очень похоже на греческий миф.
В своей экзегезе Толстяк вновь и вновь возвращался к этой теме. Он верил, что прожилки иррационального пронизывают всю Вселенную, вплоть до Бога или Высшего Разума, стоящего за ней.
Толстяк писал:
38. От потерь и несчастий Разум становится безумным. Следовательно, и мы, как части Вселенной и, соответственно, Разума, частично безумны.
Очевидно, что Толстяк экстраполировал свое личное горе – потерю Глории – до космических масштабов.
35. Разум говорит не с нами, но посредством нас. Его повествование течет сквозь нас, и его горе напитывает нас иррациональным. Как утверждал Платон, Мировая Душа пронизана иррациональным.
В параграфе 32 об этом еще больше:
32. Смена информации, которую мы воспринимаем как окружающий мир, есть развертывающееся повествование. Оно рассказывает нам о смерти женщины (курсив мой). Эта женщина, умершая давным-давно, была одной из изначальных близнецов, одной из половин божественной сизигии. Цель повествования – раздумья о ней и ее смерти. Разум не хочет забыть ее. Таким образом, размышления Разума состоят в постоянном свидетельстве ее существования и, прочитанные, могут быть поняты только так. Вся информация, произведенная Разумом и воспринимаемая нами как расстановка и перестановка физических объектов, – попытка сохранения ее; камни, скалы, палки и амебы – ее следы. Память о ее существовании и уходе записана на самом низком уровне физического бытия. Записана страдающим разумом, который остался один.
Если после прочтения вы не поймете, что Толстяк пишет о себе, – вы ничего не поняли.