Глава 21
— Скотина такая! Пятнадцать суток гауптвахты! Нет, сорок! Будешь сидеть там до морковкина заговенья! Кобель! Приказы нарушать! — бушует полковник Мещерская, расхаживая взад и вперед передо мной и почему-то — фон Келлером, который шустро встал справа от меня, образуя эдакий импровизированный строй. Слева от меня почему-то встала барышня из рода Цин, ей полковник накинула на плечи свою шинель, видимо потому, что сама Мария Сергеевна сейчас в теплой одежде не нуждалась, если ее сейчас холодной водой облить — так пар пойдет, пожалуй. Вот прямо из ушных раковин и пойдет, со звуком паровозного свистка.
— Ради всего святого, Мария Сергеевна, — дождавшись, пока Мещерская сделает паузу, чтобы вдохнуть немного воздуха в легкие, вмешивается генерал Троицкий: — о каких приказах вы говорите? Вы отдавали этим… ммм… блистательным молодым людям приказ не вмешиваться? Когда?
— Нет… но! Они же под домашним арестом! Слово офицера давали! Два… кобеля! Уу… зла не хватает. Что можете сказать в свое оправдание⁈ Уваров! Слово давали⁈
— Так точно! Давали! — соглашаюсь я.
— Нарушили⁈
— Никак нет! Не нарушили! — вытягиваюсь «во фрунт» я, только что каблуками не щелкаю. Затруднительно знаете голыми пятками щелкать, опять на мне обувь разлезлась. Вот только пнул кого-то хорошенько — так и разлезлась. Эх…
— Как это не нарушили? — упирает руки в бока Мещерская. Позади нее проезжают всадники лейб-гвардии и сочувственно качают мне головами, кто-то лыбится и подмигивает. Чертова легкая кавалерия, начинаю проникаться к ним антипатией, совсем как Мария Сергеевна.
— Так нас под домашний арест посадили, — находится Леоне фон Келлер: — а дома у нас нет! Разломали твари все! И сейчас наш дом — это родная страна! Родная тайга, заснеженные поля и местечко в сердце у красивых барышень, которые неравнодушны к судьбе одинокого гусара…
— Вот-вот, — подхватываю я: — двух одиноких… ээ… гусаров.
— Ты-то куда, Уваров, ты же не гусар… — скрещивает руки на груди Мещерская.
— В душе, в глубине сердца Володя — гусар, — горячо защищает меня фон Келлер: — такой гусар, что всем гусарам! Да и делал он все, чтобы вас спасти! Мария Сергеевна, Богородицей клянусь, Владимир Григорьевич как узнал, что вы на встречу чжурчженям отправились — так и побледнел весь! Я, говорит, такого допустить не могу, чтобы Мария Сергеевна в лапы к чжурам попала. И на коня! А вы знаете как он на коне ездит, бедное животное…
— Вполне себе здоровое животное, как я погляжу… — цедит сквозь зубы Мария Сергеевна: — Лицо довольное, будто меда поел… что ты там делал с бедной девушкой⁈
— А… это не девушка. — беру пример с гусара фон Келлера я. Если я хочу развивать свою «гусарость», то мне надо учиться языком вот как он — лихо и не задумываясь.
— Уже не девушка? — сужаются глаза у Мещерской, барышня Лана тут же закутывается в шинель и с осуждением бросает взгляд в мою сторону. Так, надо срочно выправлять ситуацию.
— Никак нет! — кричу я, действуя как гусар — по наитию: — Это не девушка! Она — опасный противник, солдат войск противника, боевая единица. Во время попадания в яму, согласно Уставу Императорских Войск, была подвергнута допросу третьей степени! Со всем тщанием и старанием!
— Ой, что ты мелешь! — хватается за голову гусар: — Что ты несешь! Дай мне, Володя, ты же только хуже делаешь! Помолчи ради бога.
— Нету такого Устава! И такого положения тоже нету! — рычит Мещерская и по ее глазам — лететь мне сейчас далеко и высоко. Она уже и локоть назад отводить стала… интересно как тут с рукоприкладством по отношению к нижним чинам? Судя по всему, поле непаханое.
— Мария Сергеевна… — раздается снова голос Троицкого, он мягко придерживает ее за локоть: — Ну что вы, в самом деле. Мальчики погорячились. Ну так бывает, Уваров и фон Келлер вас вытащили, а вы уже — нас всех исцелили. Вот не пойди они за нами — окоченели бы уже… а там никто и не поднял бы. Они герои. Ну… на гауптвахту, конечно, посадить их стоит, а фон Келлера еще и жалования лишим… но в остальном вы, голубушка, уж слишком к ним суровы.
— Константин Георгиевич! — поворачивается к нему она: — Но вы же видели! Стыд и срам! А еще офицер гвардии! Руками своими…
— Дело молодое, — вздыхает генерал: — он же хоть и не гусар, но сердце у него гусарское, сразу видно. Видать и руки… тоже гусарские. И остальное…
— Почему это фон Келлера жалования лишить, ваше высочество? — возмущается гусар: — Да лучше бы вы меня поколотили, ей богу! На что мне жить-то? Я и так уже в столовой у валькирий питаюсь! С голоду сдохну-с!