Игре развила бурную деятельность. Она видимо не ожидала, что Санъяра действительно прочитает принесённую ей доверенность, но Санъяра сразу же порвала её и сказала, что полным исполнителем её воли талах-ан не станет. Тратить время на обсуждения и пересмотр договорённостей она тоже не собиралась. Санъяра прекрасно понимала, что Игре связана долгом перед своей намэ и не может выставлять слишком резкие ультиматумы. Какой бы не была её напускная жёсткость, в конечном счёте её задачей было остаться при храме, а задачей Санъяры — определить путь этого храма и вести его вперёд.
Санъяра дала понять, что полномочия новой помошницы будут широки, но ей всё-таки придётся отчитываться перед намэ в наиболее важных решениях и несколько дней Игре терзала её, старательно принося для обсуждения каждый вопрос о том в какую звезду сколько выделить зерна.
Санъяра на это даже не злилась. Это был очевидно ожидаемый ход. И к концу месяца Игре начала уставать.
Присутствие Вейде в целом шло атмосфере в храме на пользу. Если он что-то и докладывал своим наставникам, то пока что Санъяра не видела от этого никаких последствий. Да и ей нечего было скрывать — сразу после появления музыканта она обдумала как её деятельность должна выглядеть со всех сторон — и выходило, что стыдиться ей нечего. Да, она бывала резковата в решениях, но это лучше, чем прослыть бесхребетной. Да, она ставила превыше других добродетелей воинскую доблесть, смелость и честь своих крылатых — но так ей и не библиотекой предстояло управлять, чтобы кичиться их знаниями или искуством сложения стихов. Санъяра считала, что в храме дожлен быть порядок, но не желала лезть в личные дела тех, кто находится под её опекой, конфликты рассуждала с точки зрения того, что принесёт больше пользы храму в целом. В то же время задумавшись о том, что о её действиях теперь наверняка будут говорить за пределами храма, она решила, что стоит уделить некоторое внимание его внутреннему убранству. Храмовые сады и без того всегда казались ей прекрасными в своей дикости, а тяжесть каменных стен зиккурата даровала защиту и успокоение. Вместо того чтобы менять что-либо она рассказала о своём виденье Вейде. Санъяра провела целый день показывая ему самые живописные закутки, и только улыбнулась иронии судьбы, когда через пару дней услышала в его исполнении песню, вдохновлённую новыми впечатлениями.
Калая и Саварэ пока что не давали о себе знать, хотя слова последнего всё ещё будили в душе Санъяры смутную тревогу.
Она много думала о том, что вечные самоистязания Калаи абсурдны и унизительны для катар. Они царапали её гордость, казались предательством по отношению ко всему тому, чему учил её Райере — и предательство самой Калаи служило лучшим подтверждением её бесчестия.
Но и мысль о том, чтобы прислушаться к Песни Смерти и последовать её зову пугала. Санъяра знала, что лучший способ преодолеть страх — пойти ему навстречу. Поэтому через несколько дней после тревожного визита она уединилась в комнате для медитаций и попыталась прислушаться к той грозной и притягательной музыке, которая звенела в её крови.
Чем глубже Санъяра погружалась в себя, тем отчётливее слышала звон клинков и видела всполохи пламени. Ничто из этого не пугало её, напротив, она ощущала себя целостной, как никогда. А когда очнулась с трудом перевела дух — таким чужим и холодным показался ей окружающий мир.
— Что… — прошептала она. — Кто меня… разбудил?
Голубой подол одеяния талах-ар всколыхнулся в воздухе и подняв голову Санъяра увидела перед собой красивое мужское лицо в обрамлении золотистых волос, падавших на плечи.
— Я принёс, — тихо сказал Наран. — Будет лучше, если ты посмотришь записи прямо сейчас.
23
— Почему прямо сейчас? — спросила Санъяра, когда они уже перебрались в кабинет и принялись настраивать галавизор. Это помещение раньше служило рабочими аппартаментами Райере, и хотя с его ухода прошло уже довольно много времени, Санъяра всё ещё не осволиась здесь до конца. Она куда больше привыкла пользоваться общественными проектами чем каждый раз извлекать из шкатулки и приводить в рабочее состояние собственный, так что через пару минут возни Наран аккуратно вынул прибор из её рук. Пальцы их на мгновние встретились, по коже девушки пронеслось тепло — и тут же откликнулось вспышкой знакомой горечи. Для крылатых не имели значения принципы воспроизведения потомства, столь значимые для бескрылых. Но сейчас Санъяра подумала, что это почему-то не отменяет тяги к родству — не только душевной, но и телесной. Тем более странным казалось то, что её тяга, тяга сильной и свободной воительницы всю жизнь сражавшейся со своими внутренними инстинктами нашла свою цель в этом мягком и текучем как воздух талах-ар.