Дика увели — и опустевшая конюшня засквозила огромной дырой в стене дома. К этому времени Дандо Хэмер уже продал своего осла и теперь впрягал нашего пони в тележку, на которой возил старье и кости, однако никто из нас этого пока не видел. Как только на улице раздавался боевой клич Дандо, Гомер и я крадучись уходили в дом, не желая глядеть на то, как Дик влачит жалкий выезд Дандо.
Но у нас оставалось еще фортепьяно; и мама так часто наводила на него лоск, что оно сияло ярче кафедры проповедника; когда Гомер садился за фортепьяно, он мог видеть на его сверкающей поверхности отражение верхушек деревьев в саду и шеста, поддерживающего бельевую веревку. Понукаемый матерью, Гомер усаживался за фортепьяно по утрам и вечерам; и в доме, казалось, ни на минуту не смолкали звенящие аккорды «Абердовейских колоколов»[9].
Прошло несколько недель после продажи Дика, в доме установился новый распорядок, и я как-то забыл о существовании пони. Но мысли матери были постоянно заняты им. Всякий раз, когда на улице слышался пронзительный голос старьевщика, она выскакивала на крыльцо посмотреть, как выглядит наш питомец. Однажды она направилась к нему через улицу с яблоком в руке. Дик моментально узнал маму, поднял голову и немного оживился, как в старые добрые времена. Рассмотрев Дика вблизи, мама, так же как и мы, была удивлена, но не потому, что с ним было что-то неладно придраться было решительно не к чему. Дик изрядно похудел, но пребывал в отменной форме. И все же казалось, будто он съежился: голову держал уже не так гордо, и шея утратила стройность. Он напоминал старого человека, достигшего того возраста, когда легче дышится открытым ртом. Мама запустила руки в гриву Дика — и глаза ее потемнели. Часто случалось, что какое-то чувство, завладев ею, неожиданно оборачивалось гневом; вот и теперь мама смерила старьевщика взглядом и резко сказала:
— Чтобы лошадь была в порядке, следует почаще браться за щетку и скребницу!
В ее словах не было ничего оскорбительного, но произнесены они были таким тоном и с таким видом, словно Дандо был никак не меньше чем преступник, уморивший голодом собственных детей. Старьевщик косо взглянул на мать из-под козырька покрасневшими глазами, однако в то утро у него не хватило духу сказать, что пони ей больше не принадлежит.
Вскоре после этого случая на ноге у пони образовалась язва. Мама сразу же ее заметила и сказала Дандо, что сообщит куда следует, если он не займется лечением лошади всерьез. Язва поджила, но было ясно, что за Диком не ухаживают. Большую часть дня Дандо проводил в пивных. Обычно он выезжал из дому на своей колымаге рано поутру, исполненный благих намерений, словно новоиспеченный миссионер; потом подкатывал к «Борзой» и бросал там якорь до конца дня, а в это время старый пони, понурив голову, стоял на улице. Там-то часто и видел его наш Том, возвращаясь с работы после полудня, но он ни словом не обмолвился матери.
Но однажды вечером мы поняли, что дело действительно обстоит скверно. Весь день шел проливной дождь, порывистый ледяной ветер гнал над долиной низкие облака. Лицо Тома оставалось сумрачным даже после того, как он смыл с него угольную пыль. Принявшись за еду, он вдруг с сердцем разломил краюшку меба, крутанул головой и выпалил:
— Дик стоит возле «Борзой» под дождем. Похоже, что он там уже целый день.
Мама убрала чайник на плиту и взглянула на Тома. Затем сняла передник и аккуратно положила его на кухонный шкаф. Приближались какие-то события.
— Ступай в конюшню, Гомер,— приказала она.— У нас на сеновале много папоротника. Набери охапку побольше и отнеси в конюшню, чтобы Дику было мягче.
— Что ты собираешься делать, мама?— спросил Том.
— Мы берем Дика обратно.
— Но это невозможно!
— Невозможно?— переспросила мать, оглядываясь в поисках пальто.— Посмотрим! Если никто из вас не пожелает за ним сходить, я отправлюсь сама.
— Ты не можешь это сделать, мама! Привести его обратно — значит украсть.
— Кто собирается его красть? Ведь он стоит возле «Борзой»?
— Да, привязанный к забору.
— Тогда остается только отвязать его,— глаза матери пылали гневом.— Я знаю, к какому дому он повернет!
Все обстояло так просто, а никто из нас не додумался! Том встал из-за стола и взялся за шапку.
Мама остановила его:
— Нет, Том, пусть пойдет кто-нибудь из мальчиков. Это не будет выглядеть так... откровенно,— лукаво улыбнулась она.— Ты шагай, Вилли,— обернулась она ко мне.— Дождь льет как из ведра, на улицах — никого. Ты только отвяжи Дика, а сам отойди в сторонку. Вот, возьми для него сахар.