Марта набрала номер и уже более бодрым голосом заговорила: «Але, Катенька? Девочка, здравствуй, а ты где сейчас? Ой, как хорошо! Прямо замечательно! Катюша, зайди ко мне – работа для тебя есть».
Отложив телефон, уже мне:
– При Катюше вопросов никаких не задавай, не возражай, а пока поставь-ка ещё чайник. И, Лея, улыбайся. Тебе сейчас тяжело, понимаю, но нам лишние вопросы ни чему.
Молча, не возражая, я поставила чайник. А смысл возражать, если не знаешь: чего от тебя хотят и по каким они здесь порядкам живут. Состояние было какое-то заторможенное, эмоции свернулись комочком где-то в глубине души.
Рассказав Марте о своей жизни, я словно опустошилась. Хотелось забиться куда-нибудь в тихий уголок и обдумать случившееся. Из задумчивости вывел вопрос:
– Лия, а где ты артефакт носишь?
– Я вытащила крестик из-за ворота блузки, продемонстрировав его.
– Надо его спрятать, сними его и положи за ткань бюстгальтера, так и так при теле будет и не вызовет ненужных вопросов.
Молча, не задумываясь, выполнила сказанное. Тишина опять обступила нас, и лишь закипающий чайник сердито попыхивал над огнём. Когда разливала чай, Марта встрепенулась, повела головой, принюхиваясь и со словами: «Вот и Катюшенька пришла», – направилась из кухни. Уже на пороге, обернувшись, спросила:
– Тебе какой цвет нравится?
– Зелёный и синий, – ответила не задумываясь.
Кивнув, она вышла. Я поставила на стол ещё одну чашку, налила чай. В это время в комнате, рядом с кухней раздались голоса и меня позвали.
– Катюша, вот познакомься, помощница моя – Лиюшка.
Я кивнула:
– Приятно познакомиться.
Катюша, «девочка», как называла её Марта, была женщиной лет сорока. Тёмно-русые волосы, заплетённые в косу, приятное лицо.
Она попросила меня раздеться, чтобы снять мерки и я молча, с улыбкой, наверное, похожей больше на оскал, разделась до нижнего белья. Обмеряв меня вдоль и поперёк портновским метром, Катерина спросила, заглядывая в глаза:
– Умаялись небось сегодня? Вид у вас дюже уставший.
Я натянуто улыбнулась:
– Да, день выдался очень тяжёлый.
Одеваясь, уже не слышала беседующих женщин. Со мной происходило нечто странное: руки начали дрожать, на глазах грозились вот-вот выступить слёзы… Обида, тоска, непонятная боль – наваливались, словно бетонная плита. Не понимая происходящего, я задышала чаще, стараясь сдержать чувства, заозиралась по сторонам, готовая убежать, спрятаться.
Марта, заметив моё состояние, быстро выпроводила Катерину и, приобняв меня за плечи, утянула на диван. И у меня, словно прорвав плотину, хлынули слёзы… Сотрясаясь в рыданиях, я вспоминала всё рассказанное сегодня. В душе бились, сталкиваясь, мысли: «За что?»
Всю жизнь скрываться, прятаться, как улитка в раковину, от всех и даже от единственного родного человека. Вспомнились окружающие меня презрение, жалость в глазах, постоянные смешки не только за спиной, но и в лицо – всю жизнь они сопровождали меня.
Ярость, боль рвались из груди и я, откинув голову, закричала!.. Громко, надсадно рыдала и кричала, не чувствуя руки фактически чужой женщины. Марта удерживала меня, гладила, что-то шептала.
Выкрикнув всю боль, хотела отстраниться, но Марта привлекла меня обратно к себе. Уронив голову ей на плечо, я всё ещё шептала: «За что? Ненавижу! Ненавижу всех людей, они твари!» Вспомнив виновника всех моих бед – отца, яростно, икая и судорожно всхлипывая после уже отступившей истерики, шептала раз за разом: «Ненавижу!»
Сквозь пелену отчаяния, обиды и ярости слышался голос Марты:
– Хорошая, хорошая моя девочка. Покричи, покричи. Поплачь. Так нужно! Так будет легче, – и всё гладила меня по голове, удерживая и прижимая к себе.
Дыхание моё стало понемногу выравниваться. Подняв голову, убрала прилипшие к мокрому лицу волосы. Мелькнула мысль, что за всю жизнь, меня никто и никогда не утешал. Мама никогда так не прижимала к себе, не гладила по голове, приговаривая что-нибудь доброе. Я должна была сдерживать свои чувства и не жаловаться, училась решать все проблемы самостоятельно.
От этих мыслей слёзы опять потекли из глаз и меня опять притянули и приласкали. Постепенно поток слёз стал иссыхать и меня начала колотить нервная дрожь. Я отстранилась и обняла себя за плечи.
– Выпей, моя хорошая, сейчас тебе необходимо.
Марта сунула мне в руки стакан и я, не глядя, что там и не принюхиваясь, выпила одним махом. Марта мягко, но настойчиво уложила меня, убрав в сторону всё ещё распущенные волосы, присела рядом. Меня гладили по голове, рукам, что-то шептали… В какой-то момент глаза закрылись, и я провалилась в сон.
Марта посидела ещё некоторое время на краешке дивана, раскачиваясь с закрытыми глазами. Тяжело встала и, негромко что-то бормоча под нос, ушла.