Такой без каких-либо усилий растерзать бы годовалого телёнка своим громадным клювом.
Он заозирался по сторонам – голова его описала полный круг.
Девочка почувствовала себя неуютно и приготовилась к самому худшему.
Сверчки умолкли…
Но ничего не произошло!
Страшный филин лишь ухукнул, расправил бархатистые крылья и умчался.
Девочка свернулась калачиком на жёстком ложе из подмятых стеблей зверобоя и, делая один выдох через три удара сердца, прислушивалась к каждому шороху, доносящемуся из ночи.
Ни мышей, ни филина нигде видно не было.
Луна опять выглянула и надменно заблистала своим жёлтым ликом.
Звёзды стыдливо померкли.
Девочка осторожно поднялась на ноги и побрела к воротам, «баюкая» правую руку, занемевшую от неудобного лежания.
Великаны посмотрели на неё с ненавистью.
Боязливо она, морщась, раздвинула стебли чертополоха.
Хохот не повторился.
Девочка очень осторожно ощупала кольцо.
Взрослый человек в него протиснуться не смог бы.
А ей без труда удалось оказаться за воротами.
Стоя на четвереньках, девочка ощутила ладонями твёрдость земли, утоптанной десятками ног.
Перед ней, усыпанная черной, как шкура гадюки, палой листвой, извивалась дорога.
Не единственная…
Девочка знала, что в сердце кладбища есть другая, которая похожа на первую, как сестра.
А на перекрёстке был закопан колдун.
Старый…
Жестокий…
Лишь восемь мужчин смогли поднять валун и сбросить ему на грудь, чтобы не встал никогда.
Последняя его жертва, избавившаяся от заклятья наваждения – молодая жена – из сострадания положила ему на глаза серебряные монеты – дар Перевозчику[1] – и накрыла лицо вуалью, пропитанной ладаном.
С тех пор эту милую девушку не видели…
Эту сказку девочке рассказывал дядюшка.
Он любил самые-самые древние, и, ездя по всей Германии, собирал их…
Конец дороги прятался в дымке, которую даже сильный ветер, озорничавший этой ночью, не смог разогнать.
Вдали раздалось уханье.
Девочка вспомнила филина.
В голову лезли жуткие мысли…
Она зябко поёжилась…
– Когда луна красная, как кровь, на перекрестке открываются врата в преисподнюю, и колдун вылезает обратно, желая поживиться свежей плотью, – радостно стращал её дядюшка.
Каждое воскресенье, готовя запеканку из яблок на залитой солнцем кухне, он старался напугать племянницу…
Девочка, окончательно струсив, обернулась через плечо.
Луна желтела так же, как и раньше!
Дядюшка бы посмеялся…
– Перекресток – самое опасное место на кладбище… за исключением редких ночей, – весомо добавлял он, стараясь ужаснуть ещё больше.
Девочка не верила…
Не желала верить!
Поэтому заставила себя вскинуть подбородок, и сделать несколько робких шажков по дороге, опираясь только на пальчики, как учила её мама.
Но первый же шорох, раздавшийся чуть впереди, заставил её шарахнуться от суховатой осины, которая одиноко подрагивала слева, словно сама боялась.
Крестов не было рядом с этим древом повешенного[2]…
Так назвал его дядюшка в притче, изречённой недавно…
Ледяной порыв, налетевший тут же, будто сдул девочку!
Она сама не поняла, как оказалась в дупле старого облезлого ясеня, который рос справа от дороги.
И сразу же высунулась, чтобы разглядеть мраморных ангелов, замершие неподалёку, которые очень напоминали демонов: камнеломка уже издырявила корнями их лбы, будто язвами, и выпустила лиловые бутоны – маленькие острые рожки.
Только вот когда ей это удалось, девочка всё равно осталась внутри ясеня, потому что слишком велик был страх.