Постепенно общее внимание к главному герою ослабело, теперь откровенничали парами-тройками. Обособленность Иветты стала особенно заметной: единственный сосед повернулся к ней спиной. Зато Амосов переходил от группы к группе, одаривая одноклассников толикой внимания. Не обошел он и сидящую на отшибе Иветту.
– Что, Ива, скучаешь? – Владимир присел на пустующий рядом стул.
Иветта растерялась и ничего не ответила. Тогда он задал более традиционный вопрос:
– Как муж? Дети, поди, уже взрослые?
– Школьники, – тихо ответила она.
– Не слышу гордости! – наигранно возмутился Амосов. – А сама как? Где пашешь?
– На обувной фабрике работаю, технологом.
Пока Иветта думала, что бы интересного сообщить о своей работе, Владимир широко улыбнулся и переметнулся к другим ребятам.
«Что ж, хотя бы имя вспомнил», – подбодрила себя Иветта, одновременно понимая, какая она дура: столько лет любить того, кто никогда не думал о ней. Да и о ком думать? По рукам передавалась общая фотография, где она, Иветта, располагалась опять же в крайнем овале-окошке: прилизанные волосы, глуповато-растерянные глаза – такими они становились, когда она снимала очки, – пунцовые угри на лбу. Конечно, на фотографии они незаметны, но Иветте казалось, что все помнят о ее угрях. Она безусловно заблуждалась: каждого в то время занимали собственные прыщи. Сейчас чистой и здоровой коже Иветты могли позавидовать многие одноклассницы. Впрочем, до нее никому не было дела.
Шум за столом нарастал. Теперь, перебивая друг друга, говорили о вещах совсем обыденных. Обсуждали породы собак, осторожно злословили о порядках в государстве, сетовали на низкую зарплату специалистов. Хвастливо упоминали о добытых должностях. И разумеется, судачили о детях, бабушках и дефиците. Обо всем этом можно было говорить в любом месте, не обязательно для этого собираться в школе. Лишь одно печальное событие ненадолго вернуло всех в прошлое: недавно умер их классный руководитель, физик по прозвищу Вольт. Молодой Вольт учил ребят не только премудростям физики. Часто на классном часе он читал стихи, открывая для ребят имена Евтушенко, Рождественского, Вознесенского. Вольта помянули очередной рюмкой, как принято, не чокаясь. Благодаря Вольту Иветта и сама начала писать стихи, хотя так и не решилась их обнародовать. Затем разговор, очертив круг, вернулся к Владимиру Амосову.
Каждая встреча с Амосовым, случайная или запланированная, только расстраивала Иветту Николаевну. Образ, выстроенный в ее душе, рассыпался от соприкосновения с действительностью. В юности она все надеялась, что вот однажды он одумается, прозреет, поймет, какая замечательная она, Иветта, девушка. Что подойдет и скажет: «Как долго я шел к тебе, какой был дурак, что не обращал внимания. Но теперь мы все исправим, еще не поздно». Так она грезила и в восемнадцать, и в двадцать два, когда выходила замуж за другого человека, и даже когда уже родился сын. Но появление на свет дочки отрезвило Иветту. Глупые мечты растворились в мыльной воде огромного таза с пеленками. Постепенно образ Амосова поблек в ее памяти, съежился. Оказалось, что время действительно лечит. Но испытание встречей она не прошла, сейчас ей вновь стало больно. Больно смотреть на того, кто отверг ее когда-то и кто не замечал сейчас. Тем временем Владимир Амосов по просьбе остальных исполнил свой коронный номер: хорошо поставленным голосом с большой экспрессией прочитал стихотворение Есенина «Собаке Качалова», сорвав бурные аплодисменты. Потом в паре с Жанной разыграл какую-то репризу: та выглядела достойной партнершей именитому однокласснику. Вспомнили школьные спектакли, в разговоре всплыли и какие-то проказы, смешные случаи. Иветта тоже вдруг вспомнила эпизод:
– Володечка, помнишь, как нас с тобой выставили из этого самого класса, с урока истории?
Амосов виновато посмотрел на соученицу:
– Хоть убей, Ивочка, не припомню. Да меня редкий день не выгоняли из класса. Однажды чуть из школы не исключили…
И снова воспоминания завертелись вокруг героя класса, не отличавшегося примерным поведением. Иветта незаметно выскользнула из класса. «Никто и не заметит моего отсутствия», – промелькнула у нее грустная мысль.
2
Иветта шла школьным коридором, одинокая и чужая всем. Ощущение своей неуместности на этом вечере усиливалось шумным многолюдьем вокруг. Там и тут стояли группки недавних выпускников, очень юных и очень громких. Доносились обрывки чужих разговоров. Свежеиспеченные студенты торопились похвастаться успехами перед учителями и одноклассниками, каждый воинственно отстаивал свой вуз, искренне считая его самым замечательным и важным. Иветта поднялась на верхний этаж, сама не понимая, почему она все еще здесь, почему не уходит домой. Она точно знала, что больше никогда не вернется в школу, это уж точно. И потому хотелось в последний раз пройти ее коридорами, взглянуть на знакомые кабинеты. Иветта приоткрывала одну, другую двери. Картина в кабинете ботаники заставила ее, забыв о приличии, задержаться у щели. Три бабушки и один дед склонились над классной фотографией, с ее помощью объясняя друг другу, кто они такие. Тыча пальцами в потускневшие изображения, они доказывали свою общность с девочками и мальчиками из далекого прошлого. Возможно, каждый из них не мог взять в толк: почему так изменились другие, если я остался почти прежним. Иветта тихо прикрыла дверь и пошла дальше. Вот как выглядит общение самых старых выпускников: они даже не узнают друг друга! Нет, Иветта попрощается со школой сегодня!
У кабинета физики она остановилась. Сказали, их Вольт работал почти до последнего дня жизни, хотя неизлечимая болезнь давно подтачивала его изнутри. Минувшим летом он принимал выпускные экзамены. Как жаль… Никаких голосов из кабинета слышно не было. Иветта приоткрыла дверь: в классе было темно, только отдаленный уличный фонарь бросал молочно-голубоватый свет в крайнее окно. Иветта на ощупь добралась до второй парты в колонке у двери. Это было ее место. Физика в школе с театральным уклоном давалась в минимальном объеме, но ребята, как ни странно, любили этот предмет. Вольт был учитель от бога. Все, о чем он говорил, было интересно и ново. Нашумевший кинофильм, книжная новинка, песни популярных бардов – все преломлялось в сознании ребят через взгляд Вольта. И все они были благодарны ему впоследствии. Он возбудил в них заряд любознательности – так электричество возбуждало старинное колесо, по-прежнему стоящее на учительском столе. Его металлические пластины тускло отражали блики уличного фонаря. Глаза Иветты уже привыкли к полутьме. Она приблизилась к колесу и крутанула ручку. Несколько синих искорок выскочило ей навстречу.
– Браво, браво! – откуда-то с последней парты прозвучал странный голос: то ли низкий женский, то ли высокий мужской.
Обернувшись, Иветта увидела женщину с длинными, спадающими на плечи волосами, но, приглядевшись, поняла свою ошибку. Пиджак с широкими плечами и темнеющая полоска галстука на белом треугольнике рубашки принадлежали явно мужчине.